Ливингстон достал из кармана платок и тщательно вытер потное лицо.

– Базир?

– Да.

– Мусульманин?

– Да.

– Теперь я знаю, кто взял королевский декрет.

Кидд поморщился, как будто Ливингстон сказал совершенно несусветную глупость.

– Он не только его взял, но еще и доставил ко двору Великого Могола.

– Ты безумец. Базир мой друг. Он не мог так поступить! Друзья не могут так относиться друг к другу.

Ливингстон просто махнул рукой.

– Ну, вот ты, ты мог бы так поступить. Ты торгуешь, ты любишь деньги, так скажи, разве за деньги, даже за большие деньги, ты бы мог меня предать?

Торговец встал из-за стола.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я не отвечаю на глупые вопросы.

Яблоневый сад миссис Джонсон-Кидд снова был в цвету.

Тяжелые майские пчелы сновали в благоуханных кронах.

Черная дворня была так же ленива, как и два года тому назад, когда под этими цветущими сводами Ливингстон вел своего друга, капитана Кидда, в дом белотелой вдовы.

Теперь торговец шагал один.

Нервно постукивая тросточкой в кирпичную дорожку и хмуро поглядывая по сторонам.

Май не радовал мистера Ливингстона и не мог смягчить своей волшебной пышностью несомненное разлитие желчи в его организме.

Поднявшись по ступеням, гость решительно вошел внутрь. За время, прошедшее с отплытия капитана Кидда к туманным мадагаскарским берегам, мистер Ливингстон стал в доме миссис Джонсон-Кидд совсем своим человеком.

Он приезжал когда ему вздумается.

Приводил кого пожелает.

С удовольствием ел и пил.

Впрочем, соломенную вдовушку это мало стесняло. Она не ограничивала себя в знакомствах. Любила шумные застолья и всевозможное музицирование.

Клавесин в ее доме не умолкал.

Часто она в большой компании отправлялась на лодках вверх по Гудзону. Тогда устраивались очаровательные пикники, с кострами и плясками вокруг них.

Правда, заплывали не слишком далеко, чтобы, не дай бог, не столкнуться с индейцами.

В большой гостиной Ливингстон никого не обнаружил. Тогда он прошел дом насквозь и оказался на заднем крыльце, мало чем уступавшем парадному. С него открывался вид на парк, устроенный как бы по английской моде.

Газон.

Кусты, подстриженные в виде шаров.

Пруд с ажурной беседкой на берегу.

Лодка возле беседки.

Все это великолепие прозябало без внимания миссис Джонсон.

Ливингстон вернулся и столкнулся с Ситти, мулаткой-горничной. На ее лице был написан ужас. Еще бы, она пропустила появление гостя и не доложила о нем госпоже.

– Где миссис Джонсон?

Ситти силилась что-то сказать, теребила фартук, судорожно сглатывала слюну.

– Да что с тобой? Не заболела ли миссис Джонсон?! Мулатка невнятно помотала головой и еще яростнее взялась за свой фартук.

Ливингстон был весьма удивлен. Он понимал, что поставил девчонку в дурацкое положение своим внезапным, после двухнедельного отсутствия, появлением, но уж больно она нервничает.

Может, и правда что-то случилось?

Вот будет номер, если Камилла действительно заболеет.

Как раз к приезду мужа.

А алмаз не подействует!

– Ты мне ответишь что-нибудь? Ладно, я сам поднимусь в спальню.

– Мистер, мистер, мистер… – быстро заговорила Ситти, но ничего сверх этого слова.

Ливингстон быстро поднялся по широкой, украшенной ковровой дорогой лестнице на второй этаж. Прошелся вдоль шеренги не в меру развесистых кадочных пальм и положил ладонь на золоченую ручку белой ампирной двери. Другой рукой решительно постучал.

– Кто там? – недовольно, но томно спросила мадам.

Ситти стояла за Ливингстоном, как тень, питающаяся собственным ужасом. Торговец подмигнул ей и ответил измененным голосом:

– Капитан Кидд! – и нажал на ручку.

Дверь охотно распахнулась.

Портьеры были подняты, комната с неглубоким эркером была ярко освещена майским солнцем. Почетное положение в спальне занимала, естественно, кровать. Над ней царил квадратный белый балдахин. Под балдахином нежилась миссис Джонсон. Или ежилась. Гость не рассмотрел. Его внимание привлек доктор. Доктор, носивший ту же фамилию, что и миссис.

Он был без камзола, даже без рубахи. В одном шейном платке. Левый его башмак стоял на бархатной подушке кресла, а он в это время завязывал ленты чуть ниже своего колена. Ленты своих панталон, надетых за несколько мгновений до появления Ливингстона.

– Прошу прощения, миледи, – по инерции произнес друг капитана Кидда.

– С каких это пор вы взяли за обыкновение в любое время дня и ночи врываться в мою спальню?! – Претензия была только в словах хозяйки, но ее не чувствовалось в тоне.

Ливингстон кратко поклонился:

– Когда спешишь обрадовать человека, не думаешь, какое время на дворе.

– Обрадовать?!

– Вот именно, миссис Джонсон-Кидд. Прибыл ваш муж. Капитан Уильям Кидд!

Доктор в этот момент менял ногу, он потерял большую часть равновесия и чуть было не свалился на пол.

– Он здесь?!

Лицо возлюбленной жены капитана сделалось серым.

Ливингстон с удовольствием сказал:

– Да!

Доктор, поддерживая руками кое-как подвязанные у колен панталоны, крикнул:

– Но его же должны арестовать! Почему же его не арестовывают?!

Серость на лице миссис Джонсон-Кидд начала сменяться краснотой.

– Он сейчас войдет?! Сюда войдет?!

Друг капитана с сожалением вынужден был сказать:

– Нет. Он на моей ферме на Лонг-Айленде.

– Не бойся, Камилла, он еще далеко.

Ливингстон всплеснул руками:

– Доктор, и вы здесь?! А я вас сразу не заметил.

Доктор поискал глазами свой камзол.

– Да, я здесь.

– А, я понял, вы не только осматриваете миссис Джонсон, но и себя показываете.

– Вы угадали. Это такой новый, прогрессивный способ излечения глубокой меланхолии.

Ливингстон поощрительно кивнул:

– Я всегда был на стороне прогресса. Но если вы не против, я попросил бы вас прервать сеанс. Мне необходимо обмолвиться с больной несколькими фразами с глазу на глаз.