темный локон. Появляется чья-то рука и дергает Ранию за рукав. Изображение размывается и на секунду чернеет, потом в кадре рядом с опустившейся на стул Ранией появляется Ясмин. Ясмин говорит что-то неразборчивое, и появляются субтитры: Тебе надо протрезветь. Рания скандирует, глядя прямо в объектив: Еще стаканчик! Еще стаканчик! Потом она вскакивает с рюмкой, и сцена проигрывается заново.

– Вот блин, – сказала Ясмин.

– Да уж. – Рания положила телефон на стол экраном вниз. – Ролик выложили много месяцев назад, но он только сейчас стал вирусным.

– Из-за того, что тебя показали по телику?

– Похоже на то, – пожала плечами Рания. – Это заняло время, но в конце концов кто-то сопоставил два ролика, и я выгляжу страшной лицемеркой.

– Вот блин. Какой кошмар! А ты не смотри. Не заходи пока в соцсети.

– Меня поливают грязью. Кстати, этот паб не так уж плох – ты расписала его, как какой-то притон.

Они сидели в «Скрещенных ключах», и для вечера четверга там было довольно пусто. Офисный планктон либо не заглядывал сюда, либо уже разбрелся по домам. Несколько одиноких мужчин таращились в свои кружки, молодые женщины – возможно, медсестры – рядком устроились вдоль барной стойки, а за столом в дальнем углу компания студентов-медиков поклевывала горстку кукурузных чипсов, политых радиоактивной гущей. Паб отвечал своему назначению, но был вовсе не тем местом, где кому-либо по-настоящему хотелось находиться. Рания позвонила Ясмин на работу и попросила о встрече. Ее голос звучал взволнованно. Через час Ясмин должна была встретиться здесь с Джо. Они собирались поужинать только вдвоем. Уже меньше чем через час, и Ясмин о многом надо было подумать, но до сегодняшнего дня Рания ни разу не нуждалась в помощи, ни разу не просила совета.

– Если бы я знала, о чем речь, – сказала Ясмин, – то не предложила бы встретиться в пабе. – Она огляделась по сторонам, словно кто-то мог исподтишка снимать, как Рания попивает апельсиновый сок. Никто не обращал на них ни малейшего внимания.

– Справедливости ради надо сказать, что исламофобы сдержанны по сравнению с некоторыми мусульманами. Или, может, им просто не хватает воображения, чтобы пожелать мне какого-нибудь изобретательного способа умереть.

– Какой ужас, – сказала Ясмин. – Мне очень жаль.

– Вообще-то довольно забавно, что все они наперебой говорят, что мне должно быть за себя стыдно, но им самим ничуть не стыдно заявлять женщине, будто она заслуживает, чтобы ее изнасиловали или выпустили ей кишки. Такое впечатление, что они искренне верят в свое моральное превосходство. Вот, например, почитай. – Она взяла свой телефон и прокрутила экран. – Пожалуйста. Что на это ответить?

Ясмин прочла сообщение.

– Не отвечай. Держись подальше от Твиттера! Это клоака.

Рания забрала телефон и снова прокрутила страницу.

– А вот и кое-что новое…

– Рания, – сказала Ясмин.

– Ладно, ты права. Больше не буду.

– Какая разница, что говорят эти люди, они тебя не знают. И не вправе судить.

Рания пожевала нижнюю губу, и на миг Ясмин показалось, что она вот-вот расплачется. Она никогда еще не видела свою подругу в слезах.

– Спасибо, – сказала Рания наконец. – Спасибо. Понимаешь, это не очень-то приятно. Кажется, что тебе будет плевать, но на деле выходит иначе. – Она закатила глаза. – Знаешь, как поднять мне настроение? Покажи фотографии Коко. У тебя ведь найдется парочка в телефоне?

Коко было уже семь недель. Ясмин несколько раз ее видела, и Ариф постоянно присылал фотографии. Коко, завернутая в пушистое розовое полотенце, уложенная в конвертик с принтом из кроликов, одетая в разноцветный кардиган с рукавами разной длины, связанный Ма, наряженная в костюм клубнички – черные колготки, красное платьице и зеленую шапочку.

– Вот эта моя любимая.

На телефоне Ясмин было пять пропущенных звонков от Арифа и голосовое сообщение. Ничего, подождет до завтра. Сегодня у нее и без того хлопот по горло. Он превратился в настоящего невротика – осаждал ее звонками и сообщениями, стоило Коко лишний раз чихнуть.

– Красотка, – восхитилась Рания. – Такая лапочка! Ну, каково быть тетей? Ты не возмечтала о ребеночке?

– Это здорово. Она уже так сильно изменилась. Для начала, она больше не желтая.

– А как насчет Джо? Он хочет сразу завести детей или подождать?

– Мы… Я не… Я не могу… – Ясмин покачала головой. Сегодня она собиралась сказать Джо, что не может выйти за него замуж. И рассказать про Пеппердайна.

– Ты не можешь иметь детей?

– Нет, – ответила она. – Дело не в этом.

Пришла середина марта, но ничего не изменилось. Ма по-прежнему торговала чатни на фермерских рынках и всюду таскалась со Вспышкой. Впрочем, сейчас Вспышка, к счастью, укатила в Голландию со своей дурацкой постановкой. В отличие от «блестящей изоляции» Великобритании 2-й половины ХIХ в., выразившейся в отказе от заключения длительных международных союзов, Баба жил в неблестящей изоляции от остальных членов семьи. А сама Ясмин пыталась поговорить с Джо, потому что они не могли жить так вечно – спать в одной постели, но не прикасаться друг к другу, бесконечно откладывать дату свадьбы. Притворяться, будто все в порядке. Еще недавно они были так влюблены. И теперь не могли признаться друг другу, что так быстро израсходовали всю любовь. «Что случилось?» – спрашивала она, а он отвечал: «Ничего», но выглядел до смерти перепуганным.

– А в чем?

– Ни в чем.

– Ни в чем? Как давно мы знакомы?

– Во всем, – выпалила Ясмин.

Правда полилась из нее быстрым, бессвязным потоком, но она не умолчала ни о чем. Когда она закончила, ей стало легче. Ощущение было неожиданным. Ей сразу же стало стыдно за свое облегчение.

– Я ужасный человек, – сказала она. – Он заслуживает кого-то получше. Ты, наверное, считаешь меня чудовищем.

– О Аллах, – сказала Рания. – Поверь, за последние двадцать четыре часа я получила столько осуждения, что не в настроении кого-либо осуждать. – Она пожала ладонь Ясмин. – Столько всего происходит, а ты ни словом не обмолвилась и страдала в одиночестве?

– Ну да, наверное, – ответила Ясмин, и ей стало грустно. – Но я сама во всем виновата.

– Столько всего, – повторила Рания.

– Через пять минут он придет.

– Всё, я пошла.

Ясмин крепко удержала ее за руку:

– Не уходи.

– Хочешь, чтобы я пошла на ужин и поговорила с ним за тебя? – Рания встала. – Ты признаешься ему во всем? Расскажешь то, что рассказала мне?

– Думаю, да. – Ясмин обошла молчанием только отношения Ма и Вспышки. Про «домашние визиты» отца она рассказала – это было не настолько неслыханно. Возможно, Джо прав и она действительно в плену у предрассудков. Не хотелось бы, чтобы это было правдой. Ясмин не хотелось быть таким человеком. Она надеялась, что у нее нет предубеждений, но знала, что одной надежды недостаточно.

– Смелее, – сказала Рания.

Он опоздал. Всего на пять минут, но к тому времени, как Ясмин увидела его на пороге, от ее смелости не осталось и следа. Она похолодела от ужаса. Ее затошнило. Какая же она дура, что собралась каяться перед ним в ресторане! Она не сможет есть. Если столы будут близко друг от друга, все услышат. Она непременно расплачется. О боже! Он тоже заплачет. Уйдет. Перевернет стол и разобьет посуду. А она-то думала, что лучше всего будет объясниться при людях, на нейтральной территории, сдержанно и с достоинством. Худшая идея в ее жизни. Наверное, она была не в своем уме.

– Пойдем, – сказал он и снял со спинки стула ее пальто.

– Привет, – сказала Ясмин. Джо смотрел на нее таким честным взглядом, что она почувствовала каждую лживую молекулу своего сердца.

– Ты разве с ним не говорила?

– С кем?

– Пойдем, – повторил он. – Скорее. Это Ариф. Он пытался с тобой связаться. То есть дело в Коко. Она в больнице.

Моттингэмская районная больница

Малышка заболела. Коко Таллула очень больна, и, если она умрет, виновата будет Ясмин. В зоне ожидания Моттингэмской