Антонио, конечно же, ничего подобного не хотел, и мы, оставив мертвеца в опечатанной комнате, поспешили на утреннее заседание конклава. Антонио по пути в Сикстинскую капеллу, намеренно чуть поотстав от камерленго и декана кардинальской коллегии, шепнул мне:

– Этот негр уже видит себя новым папой. А что, если он убил Мальдини, а теперь корчит из себя святого? Ведь он – не только мой, но и его конкурент!

А я думал о шагах, которые слышал ночью в коридоре. Случайность или, быть может, галлюцинация? Или я слышал, как убийца отправляется на черное дело?

– Смерть Мальдини трагична, но без него дела пойдут намного быстрее, – сказал Антонио, когда мы вошли в капеллу.

Стоит ли говорить, что в своих предсказаниях мой брат, мягко говоря, ошибся?

Весть о том, что статс-секретарь «скончался от приступа астмы, вызвавшего геморрагический инсульт», породила бурю эмоций. Несколько человек возжелали осмотреть тело, но Уризоба и Казарини воспротивились, сославшись на то, что пора приступать к более важным делам – третьему туру голосования.

Почти с часовым опозданием кардиналы начали выборы понтифика. С учетом того, что Мальдини выбыл, итальянцы попытались заменить его на архиепископа Флоренции, кардинала Альфонсо Пальмери, но за него проголосовало всего лишь шесть человек. Зато Уризоба в самом деле выгадал от смерти статс-секретаря, и количество его сторонников возросло до сорока двух. Антонио заручился поддержкой двадцати восьми кардиналов, а третьим неожиданно стал Су Чжань из Южной Кореи, набравший всего на один голос меньше. Плёгер и О’Доннован незначительно увеличили количество сторонников. То, что Мальдини выбыл из игры, существенно не повлияло на расклад сил: несмотря на перевес, ни кардинал Уризоба, ни мой брат, ни кто-либо еще не приблизился к заветному минимуму в семьдесят восемь голосов.

Результаты четвертого тура мало чем отличались от результатов третьего. После него последовал перерыв на обед. Когда я, припозднившись (узнавал о том, что сделали с телом Мальдини), вошел в трапезную, там бушевала нешуточная словесная баталия. Несколько кардиналов упрекали Антонио и Уризобу в том, что они не сообщили правду о кончине статс-секретаря. Весть, что его придушили, уже достигла ушей всех участников конклава: наглядно подтвердилось известное правило, что в Ватикане секретов не существует.

Уризоба, по натуре своей дипломат (его отец был министром иностранных дел Камеруна), воспитанник элитного французского лицея и выпускник юридического факультета Сорбонны, сумел повернуть дискуссию так, чтобы все шишки посыпались на Антонио. Камерленго стоял в стороне и скупо улыбался, а мой вошедший в раж брат был вынужден отражать нападки кардиналов, упрекавших его в обмане.

Мне пришлось вмешаться. Кардиналы свысока смотрели на простого священника, который пытался поучать их, однако мне удалось донести до них, что решение распространить версию о смерти Мальдини от естественных причин принял камерленго.

– Ведь так, ваше высокопреосвященство? – спросил я невинным тоном. – Вы сами упирали на то, что вы – камерленго и несете ответственность за конклав...

Все, казалось, успокоились, как вдруг голос подал кардинал Чжань, которому, как я думаю, ударили в голову его успех на конклаве и реальная возможность стать папой. Азиат прервал меня и грубо заявил:

– Пускай нам даст объяснения брат Плёгер. Мальдини убил «Перст Божий», а брат Плёгер руководит этим орденом!

Его слова потонули в диких криках: кардиналы вели себя, как средневековые теологи, спорившие о вопросах веры (сколькими гвоздями был прикреплен к кресту Иисус? из какого дерева был сделан крест? было ли у Христа и апостолов имущество?), то есть уповая на голос и темперамент. Манеры величавых князей церкви уступили место повадкам торговцев с римского рынка.

– Братья! – взывал к порядку Уризоба, но безуспешно.

Кардиналы продолжали галдеть. Если возникнет драка, то я окажусь в эпицентре гигантской потасовки, мелькнула у меня неприятная мысль.

Тишина возникла только после того, как вошедший кардинал Плёгер тихим голосом произнес:

– Имею ли я право сделать заявление, о братья?

Кардиналы тотчас замолчали и уставились на него. Плёгер был одним из самых пожилых, заслуженных, уважаемых и внушающих трепет кардиналов. Что же он хотел сказать? Неужели признаться в убийстве Мальдини?

Старик-немец, который никогда не повышал голоса, произнес:

– О братья, я должен ответить на чудовищное обвинение, брошенное мне в лицо братом Чжаном. Я не имею ни малейшего отношения к трагической смерти брата Мальдини и (тут он поднял правую руку, увенчанную кардинальским перстнем) торжественно клянусь, что ничего не ведаю о так называемом ордене «Перст Божий», на счету коего якобы многочисленные убийства.

– Да уж, будь я главой этой шайки головорезов, тоже бы поклялся, что ни о чем не знаю, – процедил кто-то отчетливо.

Плёгер продолжил:

– Мне чрезвычайно жаль, что я дал вам повод подозревать себя в причастности к столь ужасным деяниям. Не буду пытаться обелить себя, а только заявлю: моя совесть чиста, и я готов понести ответ за все свои прегрешения перед Всевышним. Вы думаете, что я или кто-то из моих помощников убил брата Мальдини, дабы в его лице... ликвидировать... (последнее слово он произнес, поморщившись) конкурента в борьбе за тиару? О, как вы плохо меня знаете, братья! Человеческая жизнь – бесценна, и я бы никогда не принес ее в жертву ради возможности стать папой.

– Умеет читать проникновенные проповеди, он же главный ватиканский идеолог, – сказал еще кто-то.

Немецкий кардинал, скорбно улыбаясь, добавил:

– И чтобы доказать вам, что я непричастен к смерти брата Мальдини, что я не имею отношения к ордену «Перст Божий», которого и в природе-то не существует, что я не стремлюсь извлечь выгоды из смерти конкурента... – Он смолк на мгновение, а затем закончил фразу: – Чтобы доказать вам это, я оглашаю свое решение: взываю к вам не голосовать за меня!

По трапезной пронесся вздох. Слова кардинала Плёгера сразили всех наповал.

– А я все равно не верю! – упрямо заявил Су Чжань. – Это хитрый маневр, призванный...

На что был призван этот хитрый маневр, мы так и не узнали, потому что южнокорейский кардинал сделал глоток из своего бокала. Он явно хотел закончить свою мысль, но не смог. Лицо его налилось кровью и побагровело, глаза вылезли из орбит. Он выпустил из скрюченных пальцев бокал, тот полетел на каменный пол. Кардинал Чжань, издавая страшные звуки, повалился вслед за бокалом. Его окружили кардиналы. Я, растолкав зевак, согнулся над азиатом. Несколько мгновений его тело изгибалось в судорогах, на посиневших губах пузырилась пена. Затем Чжань обмяк.

– Вызывайте врачей! – раздался чей-то крик. Я сказал:

– Не потребуются. Кардинал Чжань умер.

– Умер? – протолкнулся ко мне Антонио. – Боже, он подавился фруктами, плавающими в компоте...