Мы с Малин наклоняемся, чтобы лучше видеть.

– Вначале она писала, что состояние сына улучшается и что есть надежда, что он очнется. И что происходит? Количество лайков резко уменьшилось. Никому не интересно читать об обычном здоровом юноше. Людям хотелось читать про страдание, горе, болезни, трагедии. Потом сыну неожиданно стало хуже, и блог стал мегапопулярным. И тогда…

– Что? – восклицает Малин.

И тогда Сюзанна греется в лучах солнца всенародной любви, оказывается в центре всеобщего внимания, – с грустью отвечает Ханне. – Оказывается в центре всеобщего внимания, как она и писала в дневнике.

Мы молчим.

– Думаю, Ракель охотилась за лайками и подписчиками, – продолжает Ханне. – Людям нравился ее блог. Им нравилось читать о том, как она… страдает. Для нее это было игрой, цель – добыть как можно больше лайков. Но в результате этой игры погибли невинные люди.

У меня по коже бегут мурашки. Вспоминаются слова Малин при виде зевак, фоткающих дорожное происшествие.

Что за черт! Все с ума посходили!

Я думаю об Афсанех: она тоже фоткала Надю и выкладывала фотографии на форуме для родителей больных детей. И о Мартине, бывшем коллеге Афсанех, который утверждал, что нарциссизм в последнее десятилетие получил большее распространение. Люди готовы на все ради популярности в Интернете.

– Что ты хочешь сказать? Что Сюзанна сама сделала так, чтобы сыну стало хуже? – уточняю я.

– Да, – спокойно отвечает Ханне. – Сыну и, возможно, мужу тоже. А после этого начала искать новые жертвы. Она была и львом, и ягненком. Выхаживала своих жертв и ранила их, как в том стихотворении. Все совпадает. Все началось с той истории с кошкой. Тот случай и посеял в ней семена зла. Вскоре родители заболели и умерли. Может, за ними она тоже ухаживала. Это только усилило травму. Потом муж заболел. Сюзанна его выхаживала. Она была полна мотивации. Профессия аптекаря была только на руку. И снова она получила признание. От медсестер и друзей, как в Интернете, так и в жизни. И сделала все, чтобы оставаться в центре внимания. Может, она не хотела его убивать, просто так вышло.

– И история повторилась с сыном?

– Да, с той только разницей, что Сюзанна завела блог и профили в социальных сетях. Чем хуже было сыну, тем популярнее становился блог. И она взяла инициативу в свои руки. Сделала так, чтобы он не выздоровел. Скорее всего, он умер в результате ее так называемого ухода.

Ханне умолкает.

– Это же ужасно, – всхлипывает Малин и закрывает лицо руками.

– Она была не в силах пережить смерть Юнаса, – продолжает Ханне, не обращая внимания на реакцию Малин. – И, чтобы заполнить пустоту, заменила сына его помощником. А дальше все повторялось по одному сценарию. Смотрите сюда.

Она открывает пост, опубликованный шесть месяцев назад.

Коммуна приняла решение, что нам достаточно трех часов помощи в день. Из-за этого ни я, ни мой бойфренд не можем работать полный день. Помогите нам – переведите деньги на номер, указанный ниже. Любая сумма пригодится! Заранее спасибо всем чудесным людям, отозвавшимся на этот крик помощи!!

– Она просила подаяния в Интернете и обманным путем получала различные социальные пособия. Не знаю, о каких суммах идет речь, но это, должно быть, тоже подталкивало ее искать новых жертв на место Юнаса.

Малин утирает слезы.

– Простите мою чувствительность. Но как такое вообще возможно? Кто способен на такую жестокость?

– Психически нездоровый человек, – спокойно отвечает Ханне, пригубляя горячий чай. – С серьезными отклонениями. Сюзанна умела манипулировать людьми. Лгала всем и каждому. Это указывает на асоциальное поведение.

Мы снова молчим. Сложно поверить в то, что кто-то способен навредить собственному ребенку, чтобы сделать свой блог самым популярным. Это просто безумие какое-то.

– Если хотите получить диагноз, я могу вам его озвучить, – продолжает Ханне и постукивает ручкой по столу.

Я киваю.

– Делегированный синдром Мюнхгаузена. Münchhausen by Proxy, – с довольным видом объявляет она. – Это когда человек причиняет вред другому, часто своему ребенку, а потом звонит врачам, чтобы предстать спасителем. Все ради внимания, которое ей или ему оказывают в такой ситуации. Внимание как наркотик. Больной родитель не в силах остановиться. И не важно, реальное ли это внимание или виртуальное. Возможно, мы впервые сталкиваемся со случаем виртуальной зависимости, если так можно сказать. Но явно не в последний раз. Наша жизнь меняется, и нас ждут тяжелые времена. Хорошо, что я до них не доживу.

Она поднимает глаза к потолку.

Звонит мобильный Малин.

– Простите, – извиняется она и выходит в соседнюю комнату.

– Жаль, что она умерла, – говорит сама себе Ханне. – Было бы любопытно пообщаться с ней.

Малин возвращается.

– Они нашли еще одно тело.

– Самуэль? – спрашиваю я, чувствуя, как последняя надежда угасает внутри.

Малин качает головой.

– Нет, этот человек умер много месяцев назад.

– Юнас?

Малин кивает.

– Да, они так думают. Знаешь, где они его нашли?

Я качаю головой.

– Под клумбой с розами. Она там его закопала и засадила розами. Видимо, хотела, чтобы он был рядом.

Двое суток я прочесывала Мархольмен. Обследовала скалистое побережье, заглядывала в расщелины. Искала под листьями папоротника, под соснами, под елями, под упавшими деревьями. Методично осматривала сады и бесцельно бродила по лесу.

Но моего Самуэля нигде не было.

Толстый полицейский Манфред приезжал вчера уговаривать меня вернуться домой. Сказал, что я ничего не могу сделать. Что они прочесали местность, и Самуэля тут нет.

Его нет в живых.

И когда он это сказал, меня прорвало. Вся в слезах я рухнула на траву рядом с машиной. Я чувствовала сухую колючую траву под щекой и холод земли – предвестник скорого горя.

Я не могла объяснить ему, почему мне нужно остаться на Мархольмене, и не стала пытаться.

Что я могла сказать?

Что Самуэль – мой ребенок? Что я носила его под сердцем? Что я бесчисленное количество раз предала его?

Нет.

Я поехала домой. Приняла душ. Немного поела.

Я сделала ошибку, включив телевизор. Там говорили об убийствах, о Самуэле. По телевизору показали интервью с Бьянкой Диас, подругой одной из жертв. И ее сдержанное отчаяние вырвало меня из апатии, заставило действовать. Мне хорошо известно, каково это – растить ребенка в одиночку.