Одной из причин эффективности методики (добровольного) краткосрочного голодания, по мнению Лонго, является то, что она может быть адаптирована под уникальную физиологию каждого человека и под его терпимость к голоду. Но при этом бо́льшую часть времени вы едите более-менее нормально. Сам Лонго начал практиковать краткосрочное голодание около десяти лет назад, не столько из научных, сколько из личных соображений – после одного неприятно потрясшего его визита к врачу.

«Вы считаете себя вполне здоровым, но при более близком рассмотрении оказывается, что это вовсе не так, – говорит Лонго. – Тогда, десять лет назад, мое артериальное давление уже доходило до 140, а уровень холестерина был тревожно высоким. Точно такая же ситуация наблюдается у половины жителей Европы и, возможно, у 80 % жителей США. Уже в 30–40 лет врач начинает рекомендовать вам Lipitor для снижения холестерина, препараты от гипертонии и сердечно-сосудистых заболеваний – и внезапно вы осознаете себя пациентом, то есть больным человеком! Но на самом деле мы не нуждаемся в этих лекарствах. 90 % людей могут навсегда отказаться от них, просто внеся небольшие изменения в свое питание».

Лонго разработал свою собственную диету, опираясь на диету Карузо, а также на знания, полученные им в ходе своих исследований. Как правило, он полностью пропускает ланч, а на обед ест вегетарианские блюда с низким содержанием белка и большим количеством овощей и зелени. Цель такой диеты – не только обеспечить его на зависть стройным и подтянутым телом в его 46 лет, но и снизить уровень ИПФР-1 в его организме. Два раза в год он подвергает себя строгому посту длительностью четыре дня, потребляя минимум пищи, чтобы «перезагрузить» свои внутренние системы. Он считает, что это лучший вариант, как показывают исследования на мышах и людях, а также идеально подходящий для его организма.

Подобная дихотомия отражается и на выборе автомобилей: на работу Лонго ездит на экономичном электромобиле Nissan Leaf, дающем ему право на лучшие парковочные места. Но в его гараже стоит роскошный Ferrari.

Давай проведем эту ночь вместе, проснемся поутру и будем жить вечно.

Из песни группы Jamiroquai

Тем весенним вечером 2013 г. я закончил несколько интервью в Беркли, сел в арендованную машину и влился в плотный транспортный поток, движущийся по автостраде 880 вдоль восточного побережья залива в сторону к Сан-Хосе. Я опаздывал и, когда поток автомобилей почти остановился, остро почувствовал, как вызванный этим стресс (вместе с загрязненным воздухом, который я вдыхал своими легкими) немного ускорил мой собственный процесс старения. В конце концов пробка рассеялась, позволив мне добраться до небольшого офисного комплекса в городке Маунтин-Вью.

Я приехал на ежемесячную встречу так называемого Салона продления здоровья (Health Extension Salon), свободного собрания обитателей района залива, интересующихся проблемами старения. До этого я присутствовал на многих конференциях и встречах по геронтологии, где собирались как серьезные ученые, так и просто самоучки-геронтологи, погружавшиеся в самые дебри современной молекулярной биологии. Большинству из них было под 60 и больше. Но, войдя в эту комнату, я с удивлением увидел совсем другую картину: здесь собралась в основном молодежь.

В переполненном помещении толпились человек 150, не меньше. Средний возраст присутствующих был намного меньше 40 – седые головы можно было пересчитать по пальцам. Вино уже закончилось, что было моим наказанием за опоздание. Поскольку это происходило в самом сердце Кремниевой долины, в атмосфере витал дух высоких технологий: несколько парней были одеты в пиджаки с эмблемами космической компании SpaceX, а быстрый взгляд вокруг давал понять, что сам офис принадлежит компании, каким-то образом связанной с робототехникой. Увенчанный взъерошенной шевелюрой организатор Джо Беттс-Лакруа пообещал, что по окончании собрания предусмотрена игра в «Твистер»[34], с чем я тоже ни разу не сталкивался на конференциях по геронтологии. Но сначала, объявил он, мы послушаем доклады о стволовых клетках и сиамских близнецах.

Основным докладчиком этим февральским вечером был исследователь из Южнокалифорнийского университета в Сан-Франциско по имени Сол Вилледа, который отлично вписывался в общую картину мероприятия. Темноволосый и коренастый, он также был намного моложе типичного ученого-геронтолога. Говорил он не как сыплющий научным жаргоном ученый, а как южнокалифорнийский серфингист, перемежая свою речь молодежным сленгом. Меня поразило, с какой легкостью он объяснял довольно сложные темы неподготовленной аудитории, и, когда мы встретились с ним в его кабинете несколько дней спустя, он признался, что отточил этот навык на своих родителях, которые эмигрировали из Гватемалы с образованием в пять классов начальной школы.

Сол родился в 1981 г. в восточном районе Лос-Анджелеса; его отец работал дворником, а мать помощницей медсестры. В конце концов им удалось скопить достаточно денег, чтобы воплотить в жизнь американскую мечту – купить свой дом. Хотя бы и в Ланкастере, штат Калифорния, небольшом рабочем городке на краю пустыни Мохаве. Сол блестяще учился в школе и проявлял склонность к наукам, поэтому его приняли в Южнокалифорнийский университет в Лос-Анджелесе, и он даже получил стипендию. Затем он поступил в аспирантуру Стэнфордского университета, где его взял в свою лабораторию известный ученый-невролог Тони Висс-Корей.

Вместе со своим коллегой по Стэнфорду Томасом Рандо Висс-Корей возродил изобретенный в XIX веке метод исследований – уже известный нам парабиоз (когда двух животных сшивают вместе, объединяя их кровеносные системы в одну). Рандо интересовался мышцами, а Висс-Корей начал исследовать влияние старой крови на мозг мышей. Вилледа оставался в его лаборатории столько, сколько мог.

Недавно он создал собственную лабораторию в новом Центре регенеративной медицины и исследований стволовых клеток в Южнокалифорнийском университете в Сан-Франциско. На тот момент ему исполнилось всего 32 года, что делает его своего рода «выскочкой» на общем фоне: из-за ограниченного финансирования сегодня большинство ученых считают удачей открыть собственную лабораторию в 40–45 лет. Но, если посмотреть на историю науки, проблема становится очевидной: большинство крупных научных открытий сделано молодыми учеными в возрасте 20–30 лет, когда они находятся на пике творческого потенциала и не боятся смелых идей. Например, Эйнштейну было всего 26 лет, когда он сформулировал свой знаменитый закон E = mc².

Одна из причин этого кроется в элементарной физиологии: у молодых ученых и мозг моложе. Он более пластичный, творческий и богатый нейронными связями, что позволяет им лучше устанавливать взаимосвязи между наблюдаемыми и даже очевидными фактами и делать «интуитивные прыжки», приводящие к большим научным открытиям. С возрастом даже у самых умных и творческих мыслителей головной мозг теряет прежнюю пластичность и их мышление становится более жестким и консервативным.