Пол подошел к своим, встал, скрестив руки на груди, и спокойно наблюдал за происходящим.

Боль была непереносимой; Марвин чувствовал, как коробится в огне его кожа, и даже не мог закричать: весь рот обожгло. Полилась вода — на голову, на плечи, — по спине и ногам кто-то бил одеялом; стало легче.

Дак опрокинул еще одно ведро на голову здоровенного черного фараона. Тот дымился, как затухающий костер. Вся кожа у него была покрыта волдырями величиной с куриное яйцо, лицо обезображено. Саманта подхватила Марвина под мышки:

— Помогите-ка, его надо уложить в машину.

Дак открыл было рот, но спохватился и приподнял Марвина за ноги.

Они дотащили его до машины и уложили на переднем сиденье. Марвин был в полубессознательном состоянии и тихо стонал.

Избегая смотреть на него, Дак снова сел за руль.

— Так, — сжав кулаки, сказала Саманта, — ладно, теперь наконец едем. Джем и Лори, есть у вас снаряды?

— Да.

— Рут, вы приглядываете за Френки?

— Да, и молюсь за всех нас.

Она прикрыла глаза, беззвучно шевеля губами. Там, у кладбищенских ворот, отчаянно размахивал правой локтевой костью Герберт — произнести он не мог ни звука: нижней челюсти у него не было. Саманта повернулась к Даку:

— Вы прорываетесь вперед, я цепляюсь за дверцу, о'кей?

— О'кей.

Сэм подняла с земли распятие. Прикоснувшись к раскаленному серебру, едва не вскрикнула, но сдержалась. Молча посмотрела на почерневший крест, потом сунула его за пояс. Сознание захлестнула ярость — словно огромная черная волна, на гребне которой сияли слова: «Доберусь я до тебя, дрянь поганая». Она представила себя акулой — хладнокровной, не испытывающей ни волнений, ни страха и знающей лишь одно — кусать, кусать, сжимать челюсти с острыми, как бритва, зубами, рвать ими на части мертвые ноги мертвецов, их прогнившую кожу, с треском ломая сочащиеся влагой кости, перемалывая в муку голые черепа, раздирать, разрывать, уничтожать; рука, словно челюсти, сомкнулась на кране шланга.

Пол, должно быть, почувствовал исходящую от нее ненависть: слегка склонив голову набок, сплюнул на землю целую кучу копошащихся белых червей. Глядя на нее, неторопливо растер их ногой. Саманта отчетливо услышала чавкающий звук из-под подошвы.

Она спокойно открыла кран, и струя бензина ударила в тех мертвецов, что стояли к ней ближе всего. Они в бешенстве шарахнулись назад. До Сэм донесся ее собственный, искаженный гневом голос:

— Ну что, парни, задумались — говорите живо, какую марку бензина предпочитаете?

Она кивнула Джему и Лори:

— Давайте, ребятишки.

Горящий тряпичный шар упал в расплывавшуюся перед кладбищем лужу, огненная дорожка побежала по мокрому шоссе, взметнулась вверх по заплесневелым штанинам, вгрызаясь в старые пожелтевшие кости. Герберт тупо уставился на огонь. И смотрел на него до тех пор, пока пламя не набросилось на него. Почему все горит? Почему я не дома? Ведь доктор сказал… да нет, я же умер… но почему-то хожу… Мартины. Семейка Мартинов. Завоевать мир. Дождь идет. А Рут сидит в машине, она хочет сбежать. Да, сбежать. Почему? А еще этот голод — просто раздирает все внутри. Голод. Что это за люди? Черт возьми, я же горю; Рут, я горю! Дак нажал на газ, «рэйнджровер» подскочил на месте, но мотор тут же позорно заглох. Рут перекрестилась. Она не видела, как Герберт, повернувшись к ней, превратился в жалкую кучку костей и пепла. Не видела она и как чета Херрера, в огне пытаясь перейти на другую сторону, медленно сгорела — рука об руку, так же неразлучно, как жила душа в душу целых шестьдесят лет.

Мертвецы взвыли — в их глухом вое слышался гнев и сдержанная ярость — и побежали на противника. Пол Мартин расхохотался.

Дак тщетно пытался включить зажигание. Саманта с отчаянием глянула в его сторону.

Пол поднял над головой какую-то металлическую штучку и голосом, подрагивающим, как мираж, проговорил:

— Не ты ли это потерял, болван?

Мертвецы загоготали, от радости щелкая челюстями и хлопая себя по бедрам. Они были уже совсем близко, в нескольких метрах от машины.

Дак выскочил и бросился в гараж. Сэм слышала, как он, расшвыривая инструменты, роется на верстаке. Рут высунулась в окно:

— По-моему, девушка умирает.

Никто не обратил на это внимания.

Джем и Лори вылезли из машины и встали по обеим сторонам от Саманты, держа наготове тряпичные бомбы.

— Если мы сейчас же не уедем отсюда, Марвину конец… — прошептала Саманта.

Пол Мартин расстегнул ширинку, извлек оттуда свой маленький член и долго мочился на землю; в его бледных глазах отражались черные тучи.

Джем внезапно осознал, что вокруг ужасно воняет: мочой, кровью, дождем и гнилью. В нескольких шагах от него лежали останки Деда, по ним деловито сновали тараканы — целыми тучами. Он отвел глаза; сердце сдавила тоска и ярость, но он не заплакал. Не было у него больше времени плакать.

Послышались мерные шаги по асфальту. Лори повернул голову.

По самой середине шоссе — один, в измятой и перепачканной форме, положив руки на свисавшие с пояса кольты, шел Уилкокс.

После того как Сэм и Марвин ушли, он много раз, через равные промежутки времени, тщетно пытался связаться с властями. А потом началось. Снаружи кто-то кричал. Кто-то выл от ужаса. Гремел гром, вспыхивали какие-то сверхъестественные молнии. Кто-то колотил в дверь, умоляя открыть, — и вооруженный до зубов Уилкокс оказался нос к носу с Ллойдом — тот прижимал к себе ребятишек, их было уже только трое.

— Они уничтожили их, Герби, уничтожили Ронни и Шейлу; ради Бога, впусти нас!

Уилкокс впустил их в контору. Ллойд плакал, закрыв лицо руками, а ребятишки дрожали и не говорили ни слова.

— Если бы ты видел это, Герби, если бы ты только видел, они разорвали их на куски; они везде, повсюду — а ты ведь знал это, знал и ничего не сделал, а теперь Шейлы больше нет. Из-за тебя!

Уилкокс ничего не ответил. Нечего ему было ответить. Он пытался ограничить распространение этой эпидемии, но ничего у него не вышло. Не сумел выполнить свой долг — что правда, то правда. А теперь пришла пора расплачиваться за это. Снаружи бился в агонии Джексонвилль. Уилкокс взял шляпу, велел Ллойду встать, объяснил, что нужно уходить отсюда, но Ллойд наотрез отказался, схватил одно из ружей Герби и навел его ему на живот.

— Ты не заставишь меня выйти отсюда, Герби, ни за что на свете. И ребятишек моих я тебе не отдам, попробуй только подойди к ним — убью!

Уилкокс пытался образумить его, но Ллойд и слышать ничего не желал. И тогда, с болью в сердце, сгорая со стыда, Уилкокс вышел один — защищать то, что осталось от города. Он прошел по залитым мочой и кровью улицам, перешагивая через лежащие на земле скрюченные трупы, обломки машин; сам того не зная, прошел по размазанному по асфальту Лесли Андерсону, взглянул в лицо доктора Флинна, словно на кол, посаженного на столб счетчика автостоянки, и оказался здесь — лицом к лицу с этой мразью Полом Мартином и его дохлым войском.