Кант точно так же трактует проблему суверенной власти. По аналогии с этим он и разум наделяет суверенитетом, утверждая его в качестве высшей инстанции власти. В итоге у Канта разум преодолевает антиномии и создает нечто вроде идеального государства. По сути, в практическом применении разума, согласно Канту, разум тождествен властной воле.

Государственное право по Канту. Но условием суверенной власти для Канта является правовое состояние и государства, и всех его граждан. Кант строит следующую схему: для достижения правового состояния нужно действие объединяющей воли (8, § 43). Чтобы пользоваться тем, что основано на праве, нужна конституция. Такое состояние индивидов в составе народа называется гражданским, а их совокупность — государством. Оно связано общей заинтересованностью всех в том, чтобы находиться в правовом состоянии, поэтому называется res publica — общим делом, общностью. По отношению к другим народам оно является просто властью. Власть предполагается унаследованной, но это мнимость (8, § 43, с. 352).

Таким образом, для Канта власть есть то, что объединяет индивидов внутри одного правового состояния, включает их в некоторый (правовой) порядок. Только кажется, что она переходит по наследству, — конституирует ее именно указанный момент объединяющей воли. Кроме того, государство удерживается заинтересованностью индивидов находиться в этом правовом (гражданском) состоянии, а власть как таковая проявляется уже теперь только вовне. То, что «снаружи» выглядит как власть, внутри является правовым порядком.

При этом правовой порядок для Канта теснейшим образом связан с вопросом о свободе. «Право — это совокупность условий, при которых произвол одного [лица] совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы» (8, с. 285). Именно эту совокупность условий, обеспечивающих свободу каждого, и должна создать власть.

По отношению к каждому индивиду власть выполняет следующую функцию: «Каждому, кто хочет вступить в правовое состояние, надо выйти из естественного состояния, в котором каждый поступает по собственному разумению, и объединиться со всеми остальными (а он не может избежать взаимодействия с ними), с тем чтобы подчиниться внешнему опирающемуся на публичное право принуждению, то есть вступить в состояние, в котором каждому будет по закону определено и достаточно сильной властью (не его собственной, а внешней) предоставлено то, что должно быть признано своим, т. е. он прежде всего должен вступить в гражданское состояние» (8, § 44, с. 353). Власть — это власть ввести в определенный порядок, достичь состояния «каждому — свое».

«В каждом государстве существует три власти, т. е. всеобщим образом объединенная воля в трех лицах: верховная власть (суверенитет) в лице законодателя, исполнительная власть в лице правителя (правящего согласно закону) и судебная власть (присуждающая каждому свое согласно закону), как бы три суждения в практическом силлогизме: большая посылка, содержащая в себе закон всеобщим образом объединенной воли; меньшая посылка, содержащая в себе веление поступать согласно закону, то есть принцип подведения под эту волю, и вывод, содержащий в себе судебное решение (приговор) относительно того, что в данном случае соответствует праву» (8, § 45, с. 354).

Как видим, для Канта законодатель является высшей, суверенной властью; здесь не содержится описание принципа разделения властей, как может показаться на первый взгляд. Кант, строя единоначальное «царство разума», и в политической философии утверждает необходимость суверена, который может не только законодательствовать, но и разрешать противоречия, а также приостанавливать старые законы и вводить новые. (Правда, Кант поясняет, что «законодательная власть может принадлежать только объединенной воле народа» (§ 46), ссылаясь на то, что она всегда права в отношении себя самой.)

Второе, что можно заметить здесь: принцип «многих властей» берется Кантом из логической аналогии (силлогизм) и не имеет никакого иного — ни практического, ни исторического — основания (то же самое можно заметить и относительно Гегеля, когда он рассматривает государственную власть и богатство как логические стороны). Таким образом, и Кант, и Гегель обосновывают существующее или нарождающееся устройство современной им власти постфактум. Так, в рассуждении Канта нигде не обосновывается, например, то, что описанные им «власти» должны быть именно самостоятельными властями, а не, скажем, просто функциями одной власти.

Далее Кант пишет: «Каждая из трех властей в государстве представляет собой… определенный государственный сан» (8, § 47, с. 356); «Все три власти в государстве, координированы между собой: одна дополняет другую для совершенства государственного устройства… ни одна из них не может узурпировать функции другой…» (8, § 48, с. 357); «Правитель — …поверенный государства; правительство, которое было бы также законодательствующим, следовало бы назвать деспотическим; правитель подчиняется закону и следовательно, суверену… Суверен может лишить его власти, снять его или же преобразовать его правление, однако не может его наказывать… Ни властелин государства, ни правитель не могут творить суд, а могут лишь назначать судей…» (8, § 49, с. 357–358).

Кант заключает: «Итак, таковы три различные власти, благодаря которым государство обладает автономией, т. е. само себя создает и поддерживает в соответствии с законами свободы. В объединении этих трех видов власти заключается благо государства… под ним подразумевается не благополучие граждан и не их счастье — ведь счастье… может оказаться более приятным в естественном состоянии или при деспотическом правлении; под благом государства подразумевается высшая степень согласованного государственного устройства с правовыми принципами, стремиться к которой обязывает нас разум» (8, § 49, с. 358–359).

Итак, перед нами все-таки анализ и интерпретация (с элементами проектирования в жанре оптимизации), а не конструкция, не синтез. По-видимому, Кант не мыслил себя подобным законодателем (в практической сфере).

О свободе. Кант трактует свободу как автономию, то есть как «самозаконность» субъекта, как способность поступать в соответствии с установленным себе «законом» (но при этом «закон» должен быть таким, чтобы он мог быть принят в качестве всеобщего).

«В автономном состоянии субъект «владеет» самим собой, то есть власть и свобода оказываются двумя сторонами (или проекциями) одного и того же, — по меньшей мере, если речь идет об отношении субъекта (человека) к самому себе. Это означает также, что свобода и власть неотделимы от рефлексии, которая выступает здесь в качестве необходимой предпосылки и условия их обеих» (9).

Но точно такое же рассуждение Кант строит и относительно государства (см. выше): государство обладает автономией, если может себя строить и поддерживать в соответствии с правом, для чего нужна властная объединяющая воля.

С другой стороны, Кант не утверждает, что внутри государства индивид автономен, хотя и убежден, что именно там он достигает полной свободы: «Нельзя утверждать, что государство или человек в государстве пожертвовал ради какой-то цели частью своей прирожденной внешней свободы; он совершенно оставил дикую, не основанную на законе свободу, для того чтобы в полной мере обрести свою свободу вообще в основанной на законе зависимости, т. е. в правовом состоянии» (8, § 47, с. 356). Ответа на этот вопрос — соотношение между свободой, автономией и гражданским состоянием — мы не смогли найти ни у Канта, ни у комментаторов.