Для полной картины скажу, что за двадцать лет правления Маркоса служба безопасности убила или «исчезла» 3 240 человек. В ходе антинаркотической кампании президента Родриго Дутерте с 2016 года было казнено более 5000 человек — и это только по официальным данным. Но в действительности счет может идти и на десятки тысяч: правозащитная организация Human Rights Watch оценивает численность жертв в 12 000, а сенатор Антонио Трилланес, лидер филиппинской оппозиции, утверждает, что она доходит до 20 000. Сам Дутерте всячески приветствует кровопролитие, обещая потенциальным добровольцам медаль за убийство драгдилера.

«Цифры просто невообразимые, — рассказала мне Жаклин Энн Де Гиа, представитель Совета по правам человека в ООН. — У всех прежних правительств были проблемы с соблюдением прав человека, но в таком масштабе — никогда. Сейчас мы расследуем тысячи дел. Около половины из них связаны с полицейскими операциями, другая половина — это убийства, совершенные народными мстителями».

Дутерте тем временем нацелился на своих политических противников. В 2017 году сенатор Лейла де Лима, ранее занимавшая пост министра юстиции и в этом качестве контролировавшая расследование, которое Совет по правам человека вел в отношении «Карательного отряда Давао», оказалась в тюрьме по обвинению в связях с бандами из Нью-Билибид. Сторонники Дутерте угрожали ей обнародованием интимных видео. Мне не очень понятно, каким образом ее сексуальные предпочтения могут пролить свет на торговлю наркотиками в Филиппинах, так что предполагаю, что подобное вторжение в ее частную жизнь было попыткой выставить ее шлюхой, чьим словам добрые богобоязненные филиппинцы никак не могут доверять [90].

В 2018 году был арестован сенатор Антонио Трилланес. В 2003 году он возглавил восстание трехсот офицеров военно-морского флота, которые захватили гостиницу в центре города в знак протеста против коррупции. Он был тогда помилован, но Дутерте просто отменил помилование.

В Манилу я прилетел в январе 2018 года, отчаянно надеясь, что никто не рассказал президенту Дутерте о моем прошлом. Манила — чистый хаос, эклектичный человеческий муравейник, в котором небоскребы и торговые центры соседствуют с трущобами и открытой канализацией. Большая Манила состоит из шестнадцати городов, в том числе Кесон-сити (где жил Джомар Либо-он, о котором я рассказывал в начале главы). Как можно догадаться, движение здесь ужасное. Прокладывая себе путь среди множества рикш и джипни [91], я наконец понял, почему внесудебные убийства всегда происходят по ночам: с 17 до 21 планировать здесь что бы то ни было бесполезно. Мы поехали в штаб-квартиру Филиппинской национальной полиции, чтобы пообщаться с их пресс-секретарем, Дионардо Карлосом. Я надеялся, что он расскажет кое-что об операции «Двустволка» — официальной правительственной кампании против наркотиков. Карлос вышел нам навстречу при полном параде.

«План борьбы с нелегальными наркотиками состоит из двух частей: операция «Токанг» и «Важные мишени». Первая часть заключается в том, чтобы ходить от двери к двери по адресам людей, связанных с наркотиками, и убеждать их прекратить свою деятельность, — объяснил Карлос. — К «важным мишеням» относятся китайские преступные авторитеты и продажные чиновники, которые ввозят в страну shabu, но цель операции «Токанг» — предоставить конечным потребителям и мелким дилерам шанс сдаться добровольно».

«Судя по отзывам людей, они стали чувствовать себя гораздо безопаснее на улицах, — продолжил Карлос. — Они могут гулять по городу. Раньше простые люди боялись выходить из дома. Теперь боятся наркоманы».

В первый год правления Дутерте уличная преступность снизилась на десять процентов (не считая убийств: статистика смертей, наоборот, выросла). Допустим, люди чувствуют себя безопаснее. Но как составляют список целей?

«Мы всегда советуемся с barangay — деревней или районом, — рассказал Карлос. — Список они предоставляют сами. Потом наша служба разведки проверяет его и мы — при поддержке местного сообщества — приходим к этим людям и просим их изменить свою жизнь, прийти в специальный центр, где им окажут поддержку. Но операцию «Токанг» все равно демонизируют. Теперь все думают, что их убьют, хотя у нас нет такой задачи».

Я рад, что Карлос сам об этом упомянул, потому что для большинства людей неожиданный стук в дверь означает, что пора начинать молиться. Но как же он объяснит убийства?

«В первые шесть месяцев было много смертей. Почему? Потому что наркосиндикаты обычно убивают своих подручных. Были и народные мстители. Кто-то погиб в ходе полицейских операций, пытаясь оказать сопротивление при аресте. Как объяснил наш президент, употребление shabu делает людей агрессивными и подозрительными. Никто не давал приказа убивать наркобаронов. Но если выбирать между их жизнью и жизнью полицейских…»

Учитывая заявления Дутерте, я бы поспорил с Карлосом по поводу отсутствия приказа, но об этом позже. Отчасти сказанное им — правда. На Филиппинах много бандитов, и большинство носит огнестрельное оружие, так что технически многие убийства, совершенные полицейскими, не превышают рамок самообороны, и десятки офицеров гибнут на службе.

Так что я решил посмотреть, как работает полиция. Биен, мой фиксер, предложил мне поучаствовать в каком-нибудь рейде. Когда мою квартиру обыскивали, я уже был арестован, поэтому я никогда не участвовал в подобных мероприятиях и, конечно, мне было любопытно взглянуть на все с другой стороны. И мы отправились на шестой участок в Кесон-сити. Главный детектив помахал нам, приглашая в свою машину. Первое, на что я обратил внимание, — его богатырское телосложение. И нужно отдать должное его униформе: на гигантском логотипе в виде черепа было написано SDEU — Station Drug Enforcement Unit, то есть «Отдел по борьбе с наркотиками». Представьте себе Фрэнка Касла из «Карателя». Мы ехали в сторону трущоб в потоках льющейся с неба воды, и по дороге я дал себе слово, что отвернусь, если кто-нибудь предпримет попытку к бегству. Но к тому времени, как мы доехали, все были уже в наручниках. Полиция арестовала трех стариканов в результате операции с подставным покупателем-информатором. На столе в гостиной трехкомнатного дома были разложены триста песо банкнотами, несколько пакетиков и метамфетамина баксов на пятьдесят. Я спросил у Карателя: сколько они получат?

«За продажу? Лет по двадцать».

Поначалу я подумал: да ладно; двадцать лет — это же максимальный срок вообще, наверняка им столько не дадут. Но потом я поспрашивал и понял, что это вполне реально — здесь по мелочам не размениваются.

Потом мы отправились в клинику — подведомственный Министерству здравоохранения Центр лечения и реабилитации в Бикутане, на юге Манилы. Вынужденные выбирать между лечением и смертью, многие ребята из списков, о которых я писал выше, добровольно сдаются властям. Я наслушался историй о том, как наркоманов тысячами сгоняют в и без того переполненные тюрьмы, но вообще-то атмосфера здесь была вполне позитивная: одетые в одинаковую форму, состоящую из белоснежных шорт и футболок, пациенты с улыбкой приветствовали меня: «Добрый день, сэр!» — даже те, для кого пребывание в клинике было всего лишь вынужденной временной мерой. Конечно, это могла быть просто показуха, но мне показалось, что здесь они в большей безопасности, чем на улицах, учитывая, что президент их даже за людей не считает.