Глубокий сон все ближе подкрадывался к Стелле, комната исчезла. Неотступный голос продолжал все ближе шептать:

— Тебе хорошо? В этой комнате ты у себя дома, здесь можно забыться и расслабиться… Они приходят, они все приходят в мою комнату, они стоят за дверью, в ожидании, и я слышу их и позволяю им войти, они все говорят и говорят… Заботы, заботы, заботы. А потом говорю я. Абсолютно откровенно, честно, ведь надо быть честной, не правда ли? Не надо говорить много, надо говорить обдуманно, верно? Но ты мерзнешь?! Подожди, я подоткну тебе одеяло, плотно-плотно… с головой… Нет, нет, позволь мне позаботиться о тебе — разве я не права, нужна смелость, чтобы быть честным?

Стелла закричала:

— Отстань от меня!

Но одеяло ползло по ее лицу, а голос продолжал:

— Я сказала ему, что я думаю, я сказала честно: она душит тебя, избавься от нее…

— Лифт! — закричала Стелла, и руки на миг ослабли.

Она вскочила и побежала. Ванда по-прежнему сидела на диване.

— Стелла! Что ты ищешь?

— Сумку, мою сумку! Ванда засмеялась и заметила:

— Я, во всяком случае, ее не украла. Она, вероятно, где-то здесь, я заперла дверь изнутри, Садись и успокойся, я расскажу тебе, как обстоят дела. Выпей еще немного вина. Не хочешь? Видишь ли, быть дома, в своей комнате, где все — твоя собственность и все на месте, где все, что случилось, и все, что говорилось, — также остается, все остается в стенах, все обволакивает тебя, как теплый плащ, и он становится все плотнее и плотнее… ты не веришь мне? У меня есть доказательства. Они — на пленке. Будь добра, прислушайся, и ты поймешь.

Это был непонятный хаос голосов и фальшивой музыки.

Ванда закричала:

— Ты слышишь, да? Это — доказательство, разве не так? Вот это разбился стакан, ты слышала?..

Стелла стояла у дверей, держа в охапке сумку и плащ:

— Ванда, выпусти меня! Дай мне уйти!

— Нет, не уходи, прошу тебя, не уходи, останься еще ненадолго, только на минутку, ведь так много времени прошло, а нам еще надо о стольком поговорить… Чего ты боишься, еще не поздно, вовсе нет, на улицах еще пока не опасно, чуть позднее ты можешь вызвать такси, а я провожу тебя вниз и посмотрю, как ты уехала… Стелла! Не стоит беспокоиться… Я имею в виду, если у тебя в сумке много денег, если ты боишься, чтобы тебя не обокрали…

— Меня уже обокрали, — ответила Стелла. — Выпусти меня!

Ванда подошла к двери и коснулась руки Стеллы:

— Стелла, неужели это из-за книжной полки? Я отдам ее тебе. Я охотно отдам ее тебе! Она небольшая, можешь взять ее с собой в такси. Как ты ужасно выглядишь, не держи на меня зла…

Ее рука все еще касалась руки Стеллы… Стелла взяла ее руку в свою и стояла молча, не произнося ни слова. Ванда отперла дверь и отошла в сторону. Стелла спускалась вниз по лестнице с ужасным и безутешным чувством освобождения. Там, где лестница делала поворот, она обернулась, чтобы помахать рукой, но дверь была уже заперта. Включили «Evening Blues», но музыка почти тут же смолкла.

Густой туман спустился на город, первый весенний туман. Это хорошо: теперь хоть знаешь, что лед мало-помалу тронется.

Не могу описать, какое облегчение я ощутил, когда наконец убрали трап! Только тогда, нет, пожалуй, позднее, когда теплоход отошел от пристани на такое расстояние, что с берега перестали кричать… спрашивать мой адрес, вопить, будто случилось нечто ужасное… я почувствовал себя уверенно. Вам просто не понять охватившего меня головокружительного ощущения свободы. Я расстегнул плащ, достал дрожащими руками трубку, однако зажечь ее не смог, продолжал сжимать зубами, это некоторым образом помогает держать все окружающее на расстоянии. Чтобы не видеть город, я прошел на нос теплохода и, как беспечный пассажир, облокотился на поручни. Небо было голубое, маленькие облака казались мне капризными, блуждающими наугад ради собственного удовольствия. Все осталось позади, все и вся утратило какое бы то ни было значение. Ни тебе телефонных звонков, ни писем, ни незваных гостей. Не стану распространяться, скажу только, что я заранее обо всем позаботился, все продумал до малейших деталей. Еще накануне я написал все необходимые письма и сообщил о своем внезапном отъезде, даже не подумав извиниться. Занятие это было тяжелое и занято весь день. Разумеется, я не сообщил никому, куда еду, когда вернусь и, вообще, вернусь ли когда-нибудь. Цветами я предоставил заниматься жене дворника; эти усталые растения вечно чахли, как я ни старался ухаживать за ними; они меня раздражали, и я не хотел их больше видеть.

Быть может, вам интересно знать, что я взял с собой? Только самое необходимое! Я всегда мечтал путешествовать налегке бодрым неторопливым шагом, ну, скажем, по залу аэропорта, небрежно покачивая маленьким чемоданчиком, обгоняя нервничающих людей с тяжелым багажом! На этот раз мне впервые удалось взять с собой минимум вещей, я, не колеблясь, решил не брать фамильные реликвии и милые пустяки, напоминающие о… одним словом, о каких-то мгновениях жизни, о нет, это мне было вовсе ни к чему. Чемодан мой был так же легок, как мое легкомысленное настроение, я взял с собой лишь то, что требуется для ночевки в отеле. В своей квартире я не оставил никаких инструкций, но перед отъездом навел чистоту и порядок, на что я большой мастер. Это был последний штрих. И за все это время телефон не зазвонил ни разу. Хороший знак. Стало быть, ни один из этих, ни один… однако я не хочу сейчас говорить о них, мне больше нет до них дела, нет, они ни на миг не заняли мои мысли. Итак, я отключил телефон и проверил содержимое своего бумажника: паспорт, билеты, дорожные чеки, пенсионная книжка… Я бросил взгляд в окно и убедился, что на стоянке есть такси, запер двери и бросил ключи в почтовый ящик. По старой привычке я не вошел в лифт, терпеть не могу ездить в лифте. На третьем этаже я споткнулся, схватился за перила и замер на несколько секунд. Меня аж в жар бросило. Подумать только, а вдруг я и в самом деле упал бы, вывихнул ногу или, того хуже, сломал? Вот ужас-то. Все было бы напрасно, ничего было бы не исправить. В другой раз я уже не смог бы собраться и решиться уехать. Уже сидя в такси, я все никак не мог успокоиться и принялся оживленно беседовать с шофером, говорил что-то про раннюю весну, стал расспрашивать про его работу, но он отвечал мне весьма неохотно, и я наконец замолчал. К чему мне было его расспрашивать, ведь меня теперь вовсе ничто не интересовало! Какое мне дело до шофера и его проблем! Мы приехали на пристань задолго до отплытия теплохода, шофер достал мой чемодан, я поблагодарил его и дал ему на чай. Он даже не улыбнулся. Меня это неприятно задело, но зато человек, который проверял билеты, обошелся со мной очень любезно.

Итак, мое путешествие началось. Постепенно на палубе похолодало, здесь было довольно пусто, я решил, что пассажиры ушли в ресторан, и неторопливо отправился искать свою каюту. Я сразу понял, что буду в каюте не один: на одной кровати лежали пальто, портфель и зонт, а на полу стояли два элегантных чемодана. Я незаметно отодвинул их. Ведь я требовал, нет, ясно выразил желание поселиться в отдельной каюте: спать в отдельной комнате было всегда важно для меня, а сейчас, когда я собирался в полной мере насладиться новой жизнью, это мне было просто необходимо. Идти жаловаться помощнику капитана не имело смысла, он тут же ответил бы, что свободных кают на теплоходе нет и исправить эту ошибку никак нельзя, разве что заставить моего соседа провести бессонную ночь в кресле на палубе. Туалетные принадлежности моего соседа были очень дорогие, особенно сильно меня поразили электрическая зубная щетка и маникюрный набор с монограммой «А. С». Я достал свою зубную щетку и все, без чего, как мне представлялось, обойтись уж никак нельзя, положил пижаму на свою постель и попытался понять, голоден ли я. Одна мысль о ресторане вызвала во мне отвращение, я решил пропустить ужин и удовольствоваться рюмкой спиртного в баре. В это время здесь было довольно пусто. Я уселся у стойки на высокий стул, уперся ногами в металлические перила, ограждающие каждый бар на свете, и зажег трубку.