— Твоя бабушка Фатима утверждает, что это оригинал, что он станет текстом непреходящего значения для людей вашей веры и тебе удастся убедить многих скептиков.

— Пусть восточные улемы выскажутся по поводу его подлинности. Хорошо известно, что многие годы легенда о нем передавалась из уст в уста по всем исламским странам. Шли бесплодные поиски по мечетям, рибатам, но по неизвестному капризу судьбы он оказался в руках самого грамотного из халифов Запада, что мы и предполагали изначально, — заключила девушка, взяла его за руку и легонько подтолкнула к дивану.

Шел уже третий год после их не сравнимой ни с чем ночи любви в Севилье. Девушка, замерев, словно настороженная газель, протянула к нему руку. Разве она не имела права вновь обрести утерянное счастье? Она, его обворожительная богиня… Яго опустился на парчовые подушки и вдохнул пьянящий запах ее духов. Его горячие руки и губы, ведомые ее подсказкой по чувственному рельефу тела, стали ласкать нежную грудь, напрягшиеся соски, прекрасные изгибы бедер, округлые колени…

Вуаль, шелк и бархат вскоре были разбросаны по циновке, и два трепетных тела, нагие и жаждущие любви, сплелись в безрассудных объятиях. Волны безумной дрожи все более охватывали обоих, пока они не погрузились в блаженство, которое, казалось, заполнило собой весь мир. Освещенное одним лишь светом полной луны обнаженное тело назарий-ки приняло оттенок зрелой пшеницы, локоны цвета черного янтаря рассыпались по плечам, зеленые глаза светились и молили о том, чтобы этот момент длился вечно.

Их ласковый шепот, биение их сердец сливались воедино. Яго вновь притянул девушку к себе с несказанной нежностью, и они утонули в ненасытном упоении ласками. На вершине страсти, уже чувствуя его внутри себя, она тихо застонала от неземного наслаждения и раскрылась ему вся, воспарив до предела блаженства. Потом они сладко целовались, и Яго подожил голову на грудь назарийки. Счастливые, они заснули, обнявшись. Кругом благоухал жасмин, а издалека доносилось праздничное пение.

* * *

Настал цветущий месяц Раби аль-Аваль. Субаида и Яго, ведя неторопливую беседу в присутствии Хакима, созерцали с террасы лазурный купол мечети и мечтательно поглядывали на море. Уже прошло более двух десятков дней после его приезда, а из Гранады все не было вестей. Слегка вытянув шею, Яго взглянул на север. Ему показалось, что он видит всадника, приближающегося к поселению сквозь заросли тростника и пальмовые рощи. Потом силуэт исчез за домами в толкотне вьючных животных, а Яго продолжил свои воспоминания, которым Субаида внимала с восторгом и интересом.

На инкрустированном столике громоздились спелые фрукты, стояли нектары из нарциссов с камфарой и перламутровые раковины с амброзией.

Их разговор вскоре прервала Фатима, которая вышла на террасу и показала им документ, написанный красными чернилами. На нем стояла знакомая надпись, свидетельствующая о том, что он составлен в скрипториуме канцелярии султаната.

— Аллах милостив в своей воле, — сказала она. — Наконец-то Юсуф, пусть Бог просветлит его взор, согласился на твой отъезд, ответив на наши мольбы, моя нежная газель. На второй день месяца Раби аз-Зани, который астрологи сочли благоприятным, назначено отплытие назарийской миссии в Египет из порта Альмуньекар, которую возглавит твой двоюродный брат Абу. Он и вручит верительные грамоты султану мамелюков в Каире. Он благоразумно распорядился, что ты будешь жить в Александрии, в доме благочестивого Бен Зинбы, которого я уже предупредила насчет вас обоих, а также о твоих достоинствах и занятиях, Яго. Ты будешь там работать хирургом.

— Бабушка, я всегда слышу от тебя лишь приятные слова и хорошие новости.

— Бен Зинба примет вас как добрый отец и представит, кому необходимо. А затем судьба и воля Аллаха определят вашу стезю. С твоим отъездом, Субаида, уймется волнение твоей души, а также утихомирятся злые языки при дворе нашего султана.

— Для меня не будет более приятного поручения, сеньора, чем заботиться о вашей внучке, — светясь от радости, уверил Яго.

— Знаю, что мы передаем ее в добрые руки, сын мой, — сказала женщина. — Но прежде мы должны предстать перед очами Предводителя Всех Верующих в Альгамбре, чтобы выразить признательность его великодушию и показать ему Алькоран аль-Мутамида, потому что и он сгорает от желания взглянуть на него. Завтра мы отправляемся в Гранаду, так что готовьтесь к отъезду.

Наконец-то пришел долгожданный момент, когда они смогут принадлежать только друг другу.

* * *

Каталонско-венецианская флотилия, принадлежащая купцам, торговавшим шелком и сахаром с назарийским султанатом, имея на борту андалусийскую миссию, ожидала отлива, чтобы выйти из порта Мотриль и взять курс на Палермо, Родос и Александрию.

Было решено, что назарийская принцесса и ее свита разместятся на судне капитана — галере, построенной на верфях Барселоны и имевшей бомбарды и фальконеты[186], за которой на расстоянии полета стрелы, обозначенные орифламмой[187], проследуют три судна Светлейшей Республики Венеции, союзной Гранадскому султанату. Суда должны были пройти, не отдаляясь от берегов, по итальянским проливам и через архипелаг Киклады, избегая берберских корсаров и не менее грозных лигурийцев.

Гребцы, почерневшие от солнца, подняли весла, юнги убрали сходни, готовя корабль к отплытию. Яго всегда опасался морских путешествий, хотя в то утро море было совершенно спокойным. Ему казалось, что вокруг слишком уж назойливо пахнет солью, крысиным пометом и блевотиной. Но впереди их ждала александрийская мечта, и одна мысль об этом развеивала все страхи.

Раздался свисток боцмана, экипаж пропел «Salve Regina»[188], потом гребцы поспешно пробормотали confiteor[189]. Вслед за тем в палубной суете стали слышны обычные моряцкие куплеты, не отличавшиеся благопристойностью. Когда Субаида, Яго, Хаким и остальные пассажиры появились на палубе, все тут же стали пялиться на иноверку, лицо которой было закрыто шелковой макнаа, а стан облачали шелка из Дамаска; в восторге, она сразу ухватилась за борт: на флагштоке посреди палубы развевался четырехполосный штандарт[190].

— Плавание продлится два месяца, пойдем по лагу и компасу, — сообщил ей Яго. — На востоке ясно, и это время года самое лучшее для гребли.

Назарийка нежно провела рукой по его золотистым волосам, и оба они стали смотреть на рейд андалузского порта, где теснились корабли.

— Ты сейчас выглядишь прекрасно, Яго, ведь твоя душа успокоилась и пребывает в мире.