— Люби меня мышка, а не непонятно кого. Мне стоит ревновать?

— Ты ведь и так ревнуешь.

Я улыбаюсь, а внутри прорастают розы. Они колят шипами, больно пускают корни в душе. Розы надежды, что всё будет хорошо. Решится, исправится. Никто не бросит меня раньше времени.

И у нас будет всё время вечности, чтобы насладиться друг другом. Воспитать сына или дочь. А может и двоих, ведь если Тигран не унаследовал от отца болезнь, то риска болеть у детей почти нет.

Всё хорошо.

Господи.

Всё будет хорошо.

— Никаких слёз, — Тигран моментально оказывается рядом, присаживаясь на соседний стул. Обнимает меня за плечи, целует щеки, которые сейчас покрыты влажными дорожками. — Мышка, что мне с тобой делать? Хочешь десерт сразу? Или…

— Дурак, — бурчу, а сама плачу. Не могу остановиться. Все эти месяцы переживаний, все проблемы, боль… Выплёскивается из меня сейчас, позволяя прижиматься к мужчине. Я порчу его футболку, оставляя мокрые разводы. — Я же… Я волнуюсь. Я… Это такая хорошая новость. Я счастлива, поэтому плачу.

— Я тебя не пойму, мышка. Так, только не плакать, — слышу в его голосе растерянность, когда снова всхлипываю. Ладони мужчины гладят по волосам, накрывают живот. — Оставить слёзы.

— Нет.

— Это ты так говоришь, потому что выпороть тебя нельзя. А вот родишь… Посмотрим, как ты мне откажешь тогда.

— Легко, — бурчу, но улыбка возвращается. Настроение скачет, несётся на американских горках. Плакать точно нет повода. — А угрожать плохо, Тигран Рустамович.

— Я честно предупреждаю.

— Прости. Я просто… Волнуюсь. И радуюсь. И столько эмоций. Это всё твой ребенок!

— Мой, всё-таки? То-то ты его так настойчиво другому приписывала. Шучу, отставить грустные глазки. А теперь поужинаем спокойно?

— Расскажи мне ещё, пожалуйста. Это решит все проблемы?

— Ну, память будет ещё скакать, раздражительность по утрам продержится до конца лечения. Скорее всего, нужно будет каждые полгода проверяться.

— Полгода это не страшно.

Произношу и понимаю, что это действительно так. Нет ничего страшного, ужасного в этом. Сейчас надежда слепит, сжигает меня заживо. И я не могу не хвататься за неё.

Мне нужно — нужно — чтобы всё было хорошо. Потому что я не представляю жизни без Тиграна. Его ладони, которая вечно касается меня. Взгляда и этой ухмылки. Раздражает, но внутри всё пульсирует в ответ.

Даже без наших споров не смогу, без попыток Тиграна оставить меня без работы. И моментов, когда он всё решает за меня. Потому что это, иногда, мне тоже нравится.

Я не чувствую вкуса блюд и не очень запоминаю, что происходит. Я просто наслаждаюсь Тиграном, ловлю каждую часточку, момент. Дальше операция, и это тоже пугает.

Но сейчас мы только вдвоем, и я будто набираю этих моментов, ловлю каждый, чтобы потом наслаждаться.

— Операция будет долгой, вы не обязаны ждать в больнице.

В этот раз врач говорит медленнее, разделяет слова и понять его английский очень легко. Я не знаю, попросил ли об этом Тигран или мужчина сам видит, насколько я нервничаю.

Моего мужа увезли на операцию. И когда она пройдёт успешно — самое страшное останется позади. Этот сукин сын не умирает, не умирает! И это лучшие новости за всю мою жизнь.

— Я никуда не уеду.

— Ваше право. У нас есть комната отдыха или чудесная зона возле администрации. Если что — вас позовут.

— Хорошо.

Я могу съездить и на квартиру. Как только Тигран лег в больницу, он тут же снял апартаменты рядом с морем для меня, нашел людей, которые доставят все вещи. И от них до клиники всего десять минут пешком.

Но я не могу заставить себя уйти. Знаю, что ничего не решу, но всё равно топчусь на месте. Прогуливаюсь до кофейного автомата, покупая сладкий чай. Забираюсь в кресло, а после выхожу на улицу.

Если что-то случится — мне сообщат.

Когда операция закончится — мне сообщат.

Чтобы не произошло — мне сообщат.

Только всё равно вздрагиваю от каждого движения. Вслушиваясь в разговоры испанцев, ничего не понимая. Но их громкий голос, весёлый, даже в таком месте, поднимает чуточку настроение.

Тигран запретил мне нервничать, но ничего не получается. Всё равно мыслями возвращаюсь к нему. Он ведь эти дни продолжал работать, словно ничего не происходит!

Я приходила к нему, а он обложился бумагами и тиранил всех своих сотрудников. Мне оставалось лишь устроится рядом на больничной койке и слушать непонятные термины. И очень много ругани.

— Ой-ой! Черт.

Оборачиваюсь, слыша русский язык. Молодая девчонка роняет половину коробок на пол, хмурится. На ней костюм, как у местных работников, но кажется слишком молодой для работы в таком месте.

— Помочь? — наклонятся я уже не могу, но забираю часть коробок себе. — Ты здесь работаешь?

— Помогаю, — у девочки брекеты и две тугие косички. Она, не думая, падает на колени и собирает всё своё богатство. — Спасибо. Ой, а вы говорите на русском. Вы из России?

— Да.

— Здорово. Я уже устала от английского и испанского. Я, кстати, Соня.

— Лана, очень приятно. Давай помогу отнести всё. Хоть ничего не разбилось?

— Нет, это перчатки и всякие расходные материалы. Мне нужно их разнести по кабинетам, чтобы не закончилось во время приема.

Соня много болтает и улыбается без перестану. Забавная девчонка. Странно, на самом деле. У нас разница года три-четыре, но я чувствую себя намного старше.

Наверное, это случается, когда ждёшь своего ребенка. Молниеносно взрослеешь, особенно с нашей ситуацией. Но это хорошо, в какой-то мере. Я чуть по-другому смотрю на мир. И не столь категорична.

— А вам хоть не сложно? — Соня кивком указывает на мой живот, выпрыгивая из очередного кабинета. — А то я вас так заняла…

— Давай на ты, мне всего восемнадцать.

— Да? Ой, я думала ты старше. То есть… Не из-за внешности, просто беременность… Прости, я говорю глупости. Выпила с утра пару кружек кофе и, — взмахивает рукой, смеясь. — В общем, теперь у меня гиперреактивность. А ты здесь наблюдаешься?

— Нет, мой муж на операции.

— Мне очень жаль! А я тут с перчатками… Прости.

— Нет, ты меня отвлекаешь. Я бы всё равно болталась, как призрак в ожидании. Не могу уехать домой, не могу спокойно ждать. От меня ничего не зависит, но…

— Я понимаю. Ну не совсем, но я когда сдаю контрольную работу — всё ведь сделала, а до результатов нервничаю. Прости, это нельзя сравнивать.