У Сталина была большая агентура: он был буквально завален ее донесениями! В плане добывания информации ни одна разведка мира не могла сравниться по эффективности с советской. Зато в разведслужбах СССР не было никаких аналитических отделов и управлений. Роль аналитика Сталин отвел себе одному. Результатом стало то, что не было никого, кто мог бы исправить его искаженное восприятие внешнего мира, уравновесить его конспирологический невроз, его патологическую подозрительность. Невозможно понять действия Сталина, не зная его убежденности в том, что Запад извне и троцкисты внутри страны постоянно устраивают против него заговоры. Из тысяч сообщений он запоминал только те, что укладывались в его схему: Гитлер сосредотачивает войска, чтобы добиться от СССР новых уступок, а не для нападения на него. Он не готовит войну, он использует угрозу войны. Чтобы обмануть Сталина, руководству абвера – немецкой военной разведки – оставалось лишь убедить его в том, что все слухи о предстоящем германском нападении составляют часть кампании Черчилля по дезинформации советского лидера. Вождь глазом не моргнув проглотил наживку.

Жуков и Тимошенко не могли больше игнорировать информацию, поступавшую к ним от работавших за границей офицеров. Нарушения советского воздушного пространства немецкими самолетами стали ежедневными. 10 июня их насчитали десять, два дня спустя – тридцать. Отовсюду поступала информация о передвижениях танковых и авиационных соединений. 3 июня 24 германские танковые и моторизованные дивизии заняли исходные позиции. 10-го люфтваффе начали переброску к советской границе 2000 боевых самолетов. 13 июня Тимошенко и Жуков позвонили по телефону Сталину с просьбой дать разрешение привести в боевую готовность войска приграничных округов. «Подумаем», – ответил он им. На следующий день они пришли к нему на прием и повторили свою просьбу, на что Сталин им ответил: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы это оба или нет?!» «Ушли мы из Кремля с тяжелым чувством. Я решил пройтись немного пешком. Мысли мои были невеселые. В Александровском саду возле Кремля беспечно резвились дети. Вспомнил я и своих дочерей и как-то особенно остро почувствовал, какая громадная ответственность лежит на всех нас за ребят, за их будущее, за всю страну…»[348]

Но имела ли эта сцена место в действительности? В журнале посещений кабинета Сталина нет никаких ее следов. Если она все-таки состоялась, то грубый ответ вождя на просьбу Тимошенко и Жукова легко объясним. За несколько часов до Жукова адмирал Кузнецов сообщил Сталину, что все немецкие суда в спешке покинули советские порты, даже не разгрузившись; он просил, чтобы СССР принял аналогичные меры. Кузнецов и Жуков явились не вовремя, так как Сталин как раз распорядился передать по московскому радио невероятное сообщение ТАСС, текст которого был на следующий день напечатан во всех газетах и вручен Молотовым германскому послу Шулленбургу лично. «Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о „близости войны между СССР и Германией“. […] Эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны. […] По мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении». Это сообщение морально обезоружило многих советских людей, усыпив их бдительность. В нем следует видеть отчаянную попытку Сталина возобновить диалог с Берлином.

Жукова оно одурачить не могло. Он знал, что Сталин терзается от беспокойства. Его реакция на информацию о скором нападении становилась все более резкой. Он стал избегать Жукова и Тимошенко, требовавших от него принять меры. В первой половине июня он провел восемь дней на своей даче в Кунцево, не приезжая в Кремль. Между 14-м и 18-м он ни разу не принял наркома обороны и начальника Генштаба. 19-го Сталин снова уехал из Кремля, куда вернулся только 20 июня в 20 часов. 17 июня, когда он находился на ближней даче, нарком госбезопасности Меркулов доложил ему, что германские приготовления завершены и вторжения можно ждать со дня на день. Он не знал, что в этот самый день Гитлер отдал окончательный приказ начать операцию «Барбаросса» 22 июня в 03:00 по берлинскому времени. Источник Меркулова из министерства авиации[349]также передал часть текста речи Розенберга, из которой можно уяснить радикальную цель Гитлера и которая начинается следующими словами: «Само название Советского Союза должно быть стерто с карты». На полях Сталин написал: «Товарищу Меркулову. Можете послать ваш „источник“ из штаба германской авиации к е…й матери. Это не „источник“, а дезинформатор [подчеркнуто Сталиным]». Самым невероятным было то, что даже германский посол граф Шуленбург, отрицательно относившийся к возможности войны Германии с СССР, попытался предупредить своего коллегу Деканозова, что Гитлер вот-вот нападет на Советский Союз. Этот уникальный в истории дипломатии факт подтверждают два свидетеля беседы – переводчики В.Д. Павлов и Г. Хильгер. Микоян был в курсе, Молотов тоже. Но Деканозов не захотел понимать прозрачных намеков Шуленбурга[350].

Последняя неделя перед вторжением отмечена поистине нестерпимым напряжением. Тимошенко и Жуков, несомненно вопреки собственному видению ситуации, заставляли своих подчиненных придерживаться линии вождя: не поддаваться ни на какие провокации. 10 июня Жуков направил следующую директиву командующему Киевским особым военным округом: «Начальник погранвойск НКВД УССР донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье. Донесите для доклада наркому обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков»[351]. Немногие все-таки принятые меры были пассивными, вроде предписанной директивой от 19 июня маскировки аэродромов, что давно уже запоздало. 18-го числа Меркулов доложил о многочисленных фактах отъезда из СССР сотрудников германского посольства и членов их семей. Берия, со своей стороны, докладывал: немцы осуществляют массовую заброску в СССР диверсионных групп – начиная с 10 июня арестован уже 461 диверсант. 18 июня молодой немецкий солдат, сын активиста компартии, перешел на советскую территорию. «Нападение произойдет 22 июня в 4 часа утра, – сообщил он. – Если до 5 часов ничего не произойдет, расстреляйте меня». Командир части, допрашивавший его, назвал это провокацией и, боясь за свою жизнь, выжидал три дня, прежде чем доложить информацию наверх. В своих мемуарах Жуков спрячет эту ошибку, передвинув появление перебежчика на 21 июня.