— Какое оружие мне дать моему сыну? — спросил он у собравшихся. — Я думаю, может быть… — Он посмотрел на одну их кухарок, которая оперлась на метлу. — Дай ее мне.

Женщина подчинилась и неловко уронила вещь к ногам Бладлеттера. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, он отшвырнул ее в сторону, как ветку, что валялась на его пути.

— Возьми это, сын мой. И молись Деве, чтобы он не воспользовался этим, когда ты проиграешь.

В толпе зрителей раздался смех, Ви схватился за деревянную рукоятку.

— Начали! — пролаял Бладлеттер.

Толпа приветственно завопила, кто-то вылил останки эля прямо на Вишеса, теплые брызги ударили в голую спину и потекли по обнаженным ягодицам. Жирный солдат напротив него улыбнулся, обнажив верхнюю челюсть, которую украшали клыки. Мужчина начал обходить вокруг Ви, молот покачивался на конце цепи с тихим свистящим звуком.

Ви неуклюже следил за противником, с трудом контролируя свои ноги. Он сосредоточил свое внимание главным образом на правом плече мужчины, на том, которое будет напряжено, когда он выбросит вперед молот, и боковым зрением следил за толпой. Медовуха была самым безобидным из того, чем они могли в него запустить.

Казалось, это была не драка, а скорее уклонение от нее: Ви вроде как оборонялся, а его противник был показушно агрессивен. Пока солдат демонстрировал свои умения в обращении с оружием, Ви изучал предсказуемость действий мужчины, а также ритм его молота. Каким бы сильным солдат ни был, ему все равно приходилось напряженно расставлять ноги, перед тем, как послать в полет зубчатую голову своего молота. Ви ждал очередной паузы в действии, а затем, размахнувшись, ударил солдата рукояткой метлы прямо в пах.

Мужчина заорал, уронил молот, свел вместе колени, прикрывая пах ладонями. Ви не стал терять время. Он завел метлу за спину и со всего размаху обрушил рукоятку на голову своего противника, полностью его вырубив.

Аплодисменты стихли, было слышно лишь потрескивание огня и рваное дыхание Ви. Он бросил метлу и перешагнул через своего противника, готовый покинуть ринг.

На краю ринга встал его отец, блокируя ему выход.

Глаза Бладлеттера были узкими как лезвие.

— Ты не закончил.

— Он не поднимется.

— Дело не в этом.

Бладлеттер кивнул в сторону солдата, что валялся в отключке на полу ринга.

— Закончи с ним.

В этот момент противник застонал, а Вишес оценил планы отца. Если Ви откажется, игра, что ведет его отец, будет считаться законченной, и отчуждение, которое Бладлеттер жаждал для своего сына, будет полным, хотя может и не таким, каким он планировал: Ви станет мишенью для мелких шпилек, его посчитают слабым, не нашедшим в себе силы наказать противника. А если он закончит, как ему велели, конечно, его положение в лагере будет более-менее стабильным, но только до следующего испытания.

Его накрыла ужасная усталость. Неужели вся его жизнь всегда будет основываться на подобном пошлом и безжалостном балансе?

Бладлеттер улыбнулся.

— Оказывается, у этого ублюдка, что называет себя моим сыном, совсем нет стержня. Может быть, семя, что поглотило чрево его матери, было не моим?

Смех прокатился по толпе, и кто-то крикнул:

— Нет, твой сын не стал бы колебаться в такой час!

— И во время боя, мой истинный сын не был бы настолько труслив, чтобы атаковать мужчину в столь уязвимое место.

Бладлеттер встретился глазами со своими солдатами.

— Слабаки коварны, ибо настоящая сила им недоступна.

Горло Ви сжало удушье, как будто руки отца обернулись вокруг его шеи. Когда способность дышать вновь вернулась, гнев растекся по груди, как лава, а сердце бешено застучало. Он посмотрел на жирного солдата, который избивал его когда-то… подумал о книгах, которые отец заставил его сжечь… о мальчике, который набросился на него… и о тысяче жестоких и несправедливых действий, за всю жизнь совершаемых по отношению к нему.

Тело Ви ускорилось от гнева, который горел в нем, и, прежде чем он осознал, что делает, перевернул солдата на его жирный живот.

Он взял мужчину. На глазах отца. На глазах всего лагеря.

И сделал это жестоко.

Когда все закончилось, он разъединил их тела и отступил назад.

Солдат был покрыт кровью Ви, его потом и остатками его гнева.

С быстротой и ловкостью горного козла, он выбрался из ринга, и хотя он не знал, какое время суток было снаружи, он бежал через весь лагерь, к главному выходу из пещеры. Когда он вырвался на свободу, холодная ночь только набирала силы над землей, а слабое свечение на востоке жгло лицо.

Он упал на колени, его вырвало. Снова и снова.

— Как же ты слаб.

Голос Бладлеттера был скучающим… но только лишь на поверхности. В его словах чувствовалась глубокая удовлетворенность выполненной миссией: несмотря на то, что Вишес проделал с солдатом то, что должен был, его отступление было доказательством той трусости, которую так тщательно искал в его поступках отец.

Глаза Бладлеттера сузились.

— Ты никогда не будешь лучше меня, мальчик. И ты никогда не будешь свободен от меня. Я буду править твоей жизнью.

Волна ненависти накрыла Ви, и он вскочил со своего места и атаковал отца в лоб, вытянув вперед светящуюся руку. Бладлеттер застыл, когда электрический взрыв прошел сквозь его массивное тело, они оба упали на землю, Вишес оказался сверху. Инстинктивно, Ви прижал яркую белую ладонь к толстому горлу своего отца и сжал ее.

Лицо Бладлеттера стало темно-красного цвета, зрение Ви затуманилось и вместо реальности перед ним возникло видение.

Он видел смерть своего отца. Так ясно, как будто это происходило прямо на его глазах.

Слова вырывались изо рта помимо его желания:

— Ты встретишь свой конец в стене огня, объятый болью. Ты будешь гореть, пока от тебя не останется ничего, кроме дыма, который развеет ветер.

Лицо отца исказилось от ужаса.

Какой-то солдат оттащил Ви от отца, теперь он держал его за подмышки, ноги висели над заснеженной землей.

Бладлеттер встал с земли, его лицо покраснело, бисеринки пота блестели на верхней губе. Он тяжело дышал, как загнанная лошадь, из его ноздрей вырывались струи белого пара.

Ви был абсолютно уверен, что его забьют до смерти.

— Принесите мне мой клинок, — прорычал его отец.