Больше ему никто не встретился. Крики и стоны, доносившиеся снизу, постепенно стихли, и тан остался один на один с темнотой и холодными камнями. Но чем выше он поднимался, тем светлее становилось. Там, впереди, горели факелы, и Сигмон прекрасно помнил, что его ждет наверху. Он помнил этот путь, эти ступени, этот коридор и огромную комнату перед тронным залом. Он знал, кто его там ждет. И все же он вошел в нее, даже не подняв рук с мечами.

Здесь все осталось по-прежнему. Большая, ярко освещенная комната, уставлена диванами и столиками с кучей безделушек. Все та же двустворчатая дверь, ведущая в зал совета. И все те же стражи у двери.

Едва Сигмон вошел в комнату, они вцепились в него холодными взглядами, но не двинулись с места. Так и стояли – с мечами наголо, закрывая собой двери. Два воина, братья-близнецы. Старшие из рода Тиама, стражи всего ночного народа.

– Фуат, – тихо позвал Сигмон.

Братья не отозвались. Их лица остались бесстрастными, как у каменных статуй. Лишь чуть побледнели костяшки пальцев, сжимающих рукояти мечей.

– Мне нужно войти, – сказал Сигмон. – И встретиться с Риго де Сальва.

– Проход закрыт, – тихо отозвался один из стражей.

– Фуат? – спросил тан.

Вампир не ответил.

– Мне нужно войти в эту дверь, – медленно произнес Сигмон. – И я в нее войду. Там, внизу, убивают ваших братьев. Вы можете спуститься вниз и помочь им.

Стражи не ответили. Сигмон надеялся расшевелить их, заставить хоть немного забеспокоиться, потерять невозмутимость и сосредоточенность... Не удалось.

– Я не хочу вашей крови, – сказал он. – Но мне нужно встретиться с Риго. Это только наше с ним дело. Дело чести. Понимаете?

Фуат наклонил голову, признавая – он слышит и понимает. Но вслух сказал:

– Путь в тронный зал закрыт по распоряжению графа Дарелена. Никто не может войти в него. Тан Сигмон Ла Тойя, известный как Узник Дарелена, при попытке проникновения должен быть уничтожен.

– Вот как, – тихо отозвался Сигмон. – Значит, он ждал меня. И все же оставил вас...

– Да, – невозмутимо отозвался вампир.

– Но, быть может...

– Нет, – отрезал Фуат. – Дело чести.

Сигмон кивнул, чувствуя, как сердце его каменеет. В жизни бывает так, что нет другого выхода. Просто нет, и все. И это – один из таких случаев.

– Мне очень жаль, – прошептал он. – Очень.

И шагнул вперед, поднимая клинки.

Это не было похоже на кровавую резню, что случилась на лестнице. И не было похоже на короткие стычки на поле боя, когда не разбираешь, куда бьешь клинком, потому что у тебя просто нет времени взглянуть на очередного врага. Скорее это напоминало танец, безумный и быстрый танец, где движения настолько быстры, что их невозможно рассмотреть. Их нужно угадывать, предвидеть, бежать на шаг впереди противника. И тан бежал что было сил, лишь бы только остаться на месте.

Братья напали с двух сторон, слажено и уверенно, как делали это тысячи раз. Их движения были отработаны до мелочей, и они могли проделать все это с закрытыми глазами. Они атаковали поочередно: защищались, сменяли друг друга на позициях, сходились, расступались, и все же никак не могли зажать в тиски настырного смертного, что бился в сетях из сверкающей стали, как муха в паутине.

Сигмон вертелся детским волчком, и мечи в его руках превратились в сверкающие колеса. Он был быстрее братьев и сильнее их, но уступал в мастерстве. Фехтовал тан неплохо – когда за тобой охотится весь мир, а ты пытаешься выжить, то быстро учишься таким вещам. Еще год назад он бы не решился выступить в схватку со стражами зала Совета. Но всего лишь полгода охоты за вампирами сделали из него если не мастера клинка, то превосходного фехтовальщика – ведь от этого зависела его жизнь. И все же... Он уступал упырям.

Тану казалось, что он попал в водоворот. Братья кружили вокруг него, втянув противника в круговерть выпадов и взмахов. И этот водоворот затягивал его все глубже, туда, где волны должны сойтись в одной точке и раздавить наглеца, словно пустую склянку.

Пока Сигмон держался, он шел на шаг впереди, и реакция чудовища спасала его от смертельных ударов. Но правое колено горело огнем, на шкуре прибавилось царапин, а из ран на предплечьях сочилась кровь – братья знали свое дело туго, и будь на месте тана обычный человек или вампир, он давно был бы мертв. Однако чудовище в облике человека продолжало сражаться.

Так не могло продолжаться вечно. Братья действовали быстро и четко, словно разыгрывая шахматную партию. Сигмон предугадывал ходы, но не мог повлиять на исход игры. Он видел, что идет к гибели, но не мог ничего изменить. Он хорошо защищался, но пока не нанес ни одного удара. У него просто не было на это времени. А братья, сменяя друг друга, все туже затягивали смертельную петлю из острого железа вокруг жертвы.

От бешеной круговерти у Сигмона начала кружиться голова. Глаза застил багровый туман, и он знал – скоро зверь вырвется наружу, овладеет его телом и ринется в атаку, которая станет для него смертельной. Безумный натиск зверя, что не раз его спасал, на этот раз обернется поражением. Грубая сила уступает мастерству, уступает плану – холодному, просчитанному до мелочей и отработанному в сотнях сражений. И все же он продолжал сражаться, потому что иного выхода у него не было.

В последний миг, когда фигуры братьев слились в большое серое пятно, Сигмон понял, что проиграл. Чудовищный водоворот схватки утянул его на самое дно, и он уже предвидел удар, что должен был снести его голову с плеч. До этого оставался всего лишь один удар сердца. Из горла тана вырвалось звериное рычание, он рванулся вперед, взмахнул клинками и в этот момент водоворот исчез.

Сеть, сплетенная из росчерков клинков, дрогнула и распалась. Что-то постороннее попало в тщательно выстроенный хоровод, всколыхнуло его и разметало фигуры на игровой доске. Водоворот подавился новым предметом, разошелся в стороны мутными волнами и рассыпался клочьями серой пены.

Но тан доиграл свою партию – когда перед ним появился Фуат, растерянный, как выпавший из гнезда птенец, Сигмон нанес удар, что готовил с начала схватки. Он вложил в него весь нерастраченный запал ярости и злости, что кипел в его душе, всю свою силу и мастерство. Клинок вампира, подставленный под удар, дрогнул, распался на две части, и меч Сигмона ударил в лицо Фуата, рассекая голову на двое. Страж улыбнулся разрубленным ртом, харкнул кровью и величественно опустился к ногам победителя. И только тогда Сигмон посмел обернуться.

Позади него стоял Шегр. Брат-близнец Фуата смотрел прямо на Сигмона – без укора, без злости, без ярости. Но в его глазах плясала смерть. Он должен был нанести Сигмону удар в спину, завершая начатую партию, но он не смог этого сделать. Между ним и жертвой стоял еще один человек – тот, что вмешался в бой и разрушил всю игру, грубо и просто, словно деревенский кузнец, ударивший кулаком по шахматной доске.