– Ну уж с этим позвольте не согласиться, – ехидно парировала Кейт. – Помнится, русские серфы в это время еще находились... э... как это правильно будет? – под ярмом.

– Да, – согласился я. – Крепостное право, так же, как и ваше рабовладение, просуществовало еще долго после того, как история вынесла ему приговор. Разница в том, что мы этим не гордимся. Кроме того, мы отклонились от темы нашей беседы. Мы ведь, кажется, говорили о независимости и государственной политике, верно?

– Именно. – Кейт отпила окончательно остывшего кофе. – Мы говорили о том, что наша страна построена на принципах демократии. Которые, помимо всего прочего, позволяют людям добиваться отдельной судьбы для своего народа. И мне интересно, что может противопоставить им Российская Империя.

– То же, что и всегда, – пожал я плечами. – Три кита, на которых мы стоим, – самодержавие, православие и народность.

– Ну спасибо, – фыркнула Кейт. – Вот только государственной религии мне не хватало для полного счастья. Невеликий выбор – или переходи в православие, или оставайся гражданином второго сорта.

– Ну почему же, – неожиданно вступил Заброцкий, до того удовлетворявшийся наблюдением за нашей дискуссией, – я, например, католик.

Кейт прервала свою филиппику и воззрилась на моего напарника так, словно видела его в первый раз.

– Правда? – осведомилась она, точно допрашивая пленного шпиона.

– Истинная, – безмятежно ответил Заброцкий. – Я ведь поляк. И до сих пор меня никто из-за моей веры не ущемлял. Хотя это, в общем, не показатель – после Ченстоховской унии...

– Какой-какой? – переспросила Кейт.

– Когда католическая и православная церкви решили, что тысячи с лишним лет схизмы с них достаточно. Объединительный собор, насколько мне известно, будет работать еще лет двести – они до сих пор не договорились о регламенте, – а покамест обе церкви признали друг друга истинно христианскими, а не еретическими. Разрешили браки, взаимопризнание священных таинств, ну и так далее.

На протяжении этого монолога брови Кейт поднимались все выше, пока не скрылись в падающих на лоб локонах.

– Признаться, мне это слышать немного странно, – сказала она.

– А что касается притеснений, не могу не напомнить, что из России сравнительно с ее еврейским населением приток иммигрантов в Палестину наименьший, – добавил я.

– А вы действительно католик? – переспросила Кейт у Андрея, нимало не обращая внимания на мои слова.

Тот перекрестился.

– Надо же! – совершенно искренне изумилась она. – Товарищ по несчастью!

– Почему – несчастью? – обиделся Андрей.

– Ну, мне, например, тяжело бывает жить среди протестантов, – призналась Кейт. – Возможно, это им тяжело меня терпеть?

«Возможно, – подумал я, – но исповедание твое тут точно ни при чем, девочка».

– А я живу среди православных, – парировал Заброцкий. – И мне они ничуть не мешают. Да и я им, кажется, тоже.

– Во всяком случае, – Кейт поджала губы, – у нас нет дискриминации по религии.

– У нас тоже, – напомнил я.

– Правда? – переспросила наша американка. – А я слышала, для неортодоксов, – я было подавился, но сообразил, что она имеет в виду инославных, – закрыты многие должности.

– Во-первых, – поправил Андрей, – не «многие», а «отдельные». Во-вторых, не должности, а посты. А в-третьих, вот Сергей Александрович не может быть введен в придворные чины. Не уверен, что это его очень огорчает.

– Не приведи боже! – Я представил себя при дворе и усмехнулся.

– А вы, Кейт, имеете теоретическое право стать президентом, – продолжал Андрей. – Или хотя бы министром. Как, по-вашему, это вероятно?

– Не очень, – призналась Кейт.

– Вот видите? – Андрей победно воздел к потолку пышку. – У нас в ранг закона возведен ваш обычай. Что вы там говорили насчет власти закона? Мы точнее вас соблюдаем ваши же принципы.

Кейт сунула нос в пластиковый стаканчик и промолчала.

Я открыла глаза и удивленно уставилась на пятнистый от потеков потолок.

Было третье утро войны и первое, когда я проснулась сама, а не вылетела из кровати под визгливый вой учебной тревоги. Это меня насторожило – с чего б это над нами перестали измываться ни с того ни с сего? Нас что, уже оккупировали, пока я спала?

В коридоре было пусто и тихо. Ах, ну да, без семи девять – все попрятались по комнатам и слушают насквозь незаконные радиоприемники в ожидании выпуска новостей лондонского Би-би-си. Надо же знать, что на войне происходит.

А происходило там нечто странное. Наше родное радио – что вашингтонское, что местное – круглые сутки вопило на весь мир о героическом отпоре, оказываемом нашей доблестной армией подлому агрессору. При этом и дикторы, и сам Хитрюга Дик, изредка появлявшийся в эфире с очередным обращением к народу, умудрялись не сообщать ровным счетом ничего конкретного – где идут бои, какие потери и так далее. Впрочем, не знаю, как в других местах, а в нашем общежитии ни одна живая душа все равно не поверила ни единому их слову. Я бы, например, точно не поверила.

Поэтому каждые несколько часов все общежитие дружно набивалось в комнаты к тем счастливцам – или несчастным, – чьи радиоприемники могли поймать какой-нибудь заокеанский мотив. Вчера Джо Карвелл клялся и божился, что умудрился на своем самодельном агрегате поймать не то Владивосток, не то сам Петербург. Возможно, Джо и не врал – парень он такой, что из любого мусора что-нибудь полезное скрутит, но толку от этого все равно не было – русского Джо не знает, а меня в тот момент поблизости не оказалось. Кроме того, русским я бы поверила не больше, чем нашим, – наверняка врут так же беззаботно, только в другом направлении.

Наиболее достоверными считались сообщения из Лондона и Парижа. Корреспондент Би-би-си вещал из Фэрбенкса, куда перебрался из Анкориджа штаб генерала Поквелла, а француз утверждал, что передает свои сообщения из Нома, захваченного, по его же словам, русскими в первые же часы вторжения. Впрочем, французу я тоже не очень верила. Иногда лягушатник забывался и начинал нести полную чушь вроде того, что русские самолеты взлетали с айсбергов около полюса, а Гордон был взят танковым десантом с субмарин.

Оставался англичанин.

Если верить ему, то ситуация на Аляске складывалась для нас не совсем безнадежная, а, как этот британец дипломатично говорил, «близкая к этому».

Почти все наши самолеты были уничтожены на своих аэродромах в первые минуты вторжения. Оставшиеся невредимыми были захвачены русскими парашютистами, выбросившимися прямо на аэродромы. Одновременно с этим русские высадились на побережье и сразу начали активно расползаться по всей Аляске. То, о чем корреспондент Би-би-си не говорил вслух, мне мигом разъясняли наши парни, благо почти все они на своей шкуре испытали прелести хайнлайновских тренировочных лагерей.