— Да, я.

— Полковник Треухов, ФСБ.

— Очень приятно…

— По поручению Анатолия Ивановича — вы понимаете, о ком я говорю? — мы ведем ваше дело.

— Да, да, — Большаков понимал пока что одно:

Анатолий Иванович — это тот дальний приятель-кэгэбист, начальник одного из управлений безопасности, которому он рассказал о похищении дочери и попросил помочь ее разыскать.

— У нас к вам, Владимир Александрович, возникает слишком много вопросов. Не хотите ли вы приехать к нам, чтобы мы могли поговорить откровенно и получить от вас кое-какие объяснения.

— Конечно… Но когда? Прямо сейчас? — было уже далеко за полночь, и Большаков не представлял себе, как он доберется — такси, что ли, ловить?

— Да, сейчас. Машина будет через десять минут у вашего подъезда.

— Хорошо…

— И постарайтесь больше никому не рассказывать о нашем разговоре. Вы меня поняли? Ждем. До встречи, — в третий раз за сегодняшний вечер телефонный разговор обрывался резко и неожиданно, оставляя после себя гораздо больше вопросов, чем ясности…

* * *

Кто-то плеснул ей, в лицо холодной водой, и только тогда Алина пришла в себя.

С трудом открыв будто налившиеся свинцом веки, она увидела лицо склонившегося над ней Исфахаллы. Оно было перекошено от злобы и ненависти, и девушка поспешила снова закрыть глаза, мечтая лишь об одном: чтобы этот кошмар пропал, чтобы она снова проснулась в своей тихой московской квартире и мама позвала ее пить утренний кофе.

Но кошмар не хотел ее покидать.

— Проснулась, свинья? Вставай, хватит валяться! Нежная она, видите ли! Вставай!

И чьи-то сильные руки рывком подняли ее на ноги.

Страшно болел разбитый нос. Голова гудела, как колокол, глухой звон отдавался в ушах. Ноги были словно чужие, отказываясь держать легкое девичье тело, предательски подрагивали в коленях. Если бы ее не держали, она бы снова упала.

Алина разомкнула свинцовые веки и прямо перед собой снова увидела Исфахаллу.

— Врезать бы тебе еще разок, чтобы запомнила раз и навсегда, как надо вести себя с мужчинами! Но сдохнешь ведь!.. Ладно, запомни там, куда мы тебя отвезем, тебя живо научат, как надо обслуживать мужчин и как надо уметь себя с ними вести. Поняла, сучка? Турецкий бордель тебе обеспечен!

Он замахнулся, как будто действительно желая ударить ее еще раз, и даже Хабиб, державший девушку за плечи, ни слова не понимавший по-русски и ничего не разобравший в угрозах Исфахаллы, сделал инстинктивное движение, будто пытаясь защитить ее от удара.

— Веди ее в машину, Хабиб, — скомандовал ему по-арабски Исфахалла. — И не спускай с нее глаз Через пять минут придет доктор Хайллабу, и мы отправляемся…

* * *

Банда и Востряков появились у ворот открытой складской площадки «Чехавтотранса» минуты на три раньше конвоя.

Притаившись в темноте по обе стороны ворот, они подождали, когда машины остановились и старший конвоя пошел договариваться о пропуске на склад с охраной.

План был разработан заранее, и теперь оставалось только четко реализовать его.

Парни подобрались к последней, замыкавшей конвой машине и, одновременно рванув на себя обе двери водительской кабины, в мгновение ока вытащили окаменевших от неожиданности иранцев из грузовика. Все было сделано тихо и профессионально: несколько коротких ударов, и надолго выключенные обмякшие тела исчезли в темноте, а место в кабине заняли бывшие спецназовцы.

Им повезло, что водители даже не стали глушить двигатели и в реве моторов никто не заметил ничего подозрительного.

Конвой тронулся и медленно вкатил на территорию складской площадки, направляясь, как по заказу, в самый дальний, плохо освещенный угол.

Банда и Востряков только радостно переглянулись, выруливая следом за иранцами, В эту ночь им вроде бы везло.

Машины наконец остановились, двигатели были выключены, погасли фары, и в наступившей темноте и тишине прозвучало несколько резких команд по-арабски.

Водители выпрыгивали из машин, собираясь вокруг маленькой и худенькой фигурки начальника, и в темноте ночи никто из них не понял, откуда взялись эти двое, в мгновение ока обезвредившие всех грозных иранских боевиков.

А для Банды и Олежки эта работа показалась разминкой: вдвоем, пользуясь темнотой и неожиданностью нападения, справиться с троими ничего не подозревающими кадрами не составило никакого труда. Четвертого, этого худенького и маленького иранца, Банда сгреб одной рукой, легко приподняв и оторвав от земли, и несколько раз для профилактики стукнул головой о борт грузовика, как будто доказывая, что время шуток прошло.

Они не случайно захватили именно его: про совсем маленького иранца, сносно говорившего по-русски, рассказал им еще инспектор на Брестской таможне.

— Где девушка? — шепотом спросил его Банда, приблизив свое лицо вплотную к его округлившимся от страха глазам.

— Какой девушка? — попробовал заверещать иранец, но Банда коротко двинул его под дых, сбивая дыхание, и шепотом же предупредил:

— Еще раз попытаешься кричать — убью на месте.

— Какая девушка? — уже тихо отозвался иранец, с трудом переводя дыхание. — Я честный бизнесмен. Я гражданин Ирана. У нас здесь фирма. О какой девушке вы говорите?

— О русской девушке, которую вы вывезли из Москвы. Неужели забыл, дорогой?

— Я ничего не знаю.

— Правда? — Банда нащупал в наплечной кобуре рукоятку «вальтера» и вытянул его из-под куртки, уткнув ствол в шею иранца, снизу вверх приподнимая его за подбородок.

— Ничего не знаю, — гораздо менее уверенно повторил иранец, и Банда вдруг сразу понял, что они на верном пути. Это придало парню сил и настойчивости.

— Это мы сейчас проверим. Олежка, посмотри-ка по фурам. Может, что интересное найдешь?

Востряков исчез в темноте, и лишь чуть слышный скрип открываемых запоров и треск срываемых пломб обозначал его присутствие. Минут через десять он вернулся, и все это время Банда держал иранца на прицеле, не убирая пальца со спускового крючка и не произнося ни слова, тем самым вселяя в своего пленника инстинктивный животный ужас.

— Нашел. Она была здесь. Там, во второй фуре, среди ящиков устроено логово. Постелена солома.

Там явно кто-то ехал.

— Отлично. Так что, будешь говорить?

— Я не знаю. Мы все опечатали еще в Москве…

— Ладно. Поговорим в другом месте. В машину его.