Но Губошлёп торопится остановить её:

– Этого ещё не хватало! От тебя всего можно ожидать…

На что Лиза отрезает сквозь зубы:

– Подумать, так вы все тут – паиньки…

– Да успокойся ты! – останавливает её кто-то. – Лучше прочти ещё чего-нибудь.

Лизу уговаривать не нужно. Читает, тут же забывая размолвку:

Ни шороха в студии! Молчание!

Лиза не может понять: что это – успех, провал?

– Ещё почитай, – слышен непонятно чей шёпот. Она продолжает с безысходностью:

– Ух ты! – восклицает кто-то.

А у Лизы, после заново пережитых строк, душа просит одиночества. Она стремительно покидает студию.

Блуждающей по улицам, ею не ощущается дорога. Ей хорошо! Никто не хвалит и не судит… Нет Губошлёпова слоблудия…

В одиночестве она общается с Творцом, имя которому Слово! Оно сводит воедино образа и образы, мечты и грёзы… Открывает заново ей одной подаренную жизнь. Всё иное – плывёт стороной; не смешивается с её сущностью… А время замирает на страже её уединения…

Но вдруг оно срывается, чтобы догнать самого себя, и предъявляет ей среди улицы Губошлёпа.

Со своим тошнотным причмокиванием он желает поговорить с нею…

– Поньмаешь, какие у тебя были бы перспективы, если бы ты описала в стихах завод, знаменитый на всю страну «Сибсельмаш»! Это же – сорок тысяч рабочих! Это же сеялки! Сенокосилки!..

– Жатки! – дополняет Лиза. – А ещё болванки для снарядов, а ещё станки времён царя Гороха, а ещё конвейерная покраска – без вытяжки…

– А ещё, – наперекор ей продолжает перечислять Губошлёп, – публикация в газетах, журналах… А ещё – бесплатные дома отдыха… А там – Союз писателей, где командировки в любой конец Союза…

– За счёт фейерверка?! – нарочито удивляется Лиза.

Но Губошлёп её не слышит. Он излагает задуманное:

– Бесплатные путёвки, Дома творчества, выступления, встречи…

– И всё это – за фейерверк? – стоит на своём Лиза.

– За какой ещё фейерверк? – наконец доходит до Губошлёпа её вопрос.

Она поясняет, словно разговаривает с дураком:

– Одноразовый! Который вы называете стихами.

Наконец Губошлёп расстраивается:

– Рано возносишься, голубушка…

– Это – факт, а не возношение! Вы – руководитель, мы – ученики; мы – в публикации, вы – в фавор! Как же – взрастил поэтов! А что такие поэты гроша ломаного не стоят, увы, мало кто понимает… Да таких поэтов те же самые болтуны-хвалители за обедом с кашей слопают и в туалет спровадят… А у человека, глядишь, впустую жизнь прошла: заброшена похвальными грамотами в старый чемодан! Или не так?!

– А как же Маршак, а Михалков? А Маяковский?..

– Ну, во-первых, Маршак и Михалков взращены не вашим серпом и молотом… А если говорить о Маяковском, то не такие, как я, довели его до смерти. А скорее – похожая на вашу, поньмаешь, тенденция… твою мать!

– Ты чего себе поз-воляешь?! – заикается Губошлёп.

Ответно Лиза почти орёт:

– А ты чего ко мне привязался со своими путёвками? Кто ты такой?! Я тебя не знаю и знать не хочу. Щас позову милицию…

– О! – раздаётся рядом вальяжное восклицание. – Иван Архипыч! Здрас-сте! Я иду к вам, да, видать, не вовремя…

Для Лизы сейчас только французского аромата не хватало…

Уходя прочь, она успевает услышать за спиною:

– Это наша бунтарка! Случаются всякие… А у тебя как дела?

– Подборка в «Сибирских огнях» пойдёт в ноябре, – слышит Лиза нарочито громкую похвальбу Галины…

Вспугнутое божество слова не возвращается к Лизе. Оттого под ногами грубеет асфальт, мимо проползают облезлые дома, шмыгают сторонние люди…

Только что была волшебная жизнь – без Губошлёпа, без «французской» Галины… И снова – обдергайка, именуемая платьем, брезентовые тапочки… В руке – тетрадка в клеточку…

И это всё Лиза – в свои 25 лет!

И снова у подъезда ждёт Михаил!

Протягивает ей цветы и ленточкой увязанный пакетик. Лиза почти машинально распускает шёлковую увязку…

Да будь они прокляты – французские духи!

Лиза нервно суёт флакон в карман дарителя, спешит к двери подъезда и, развернувшись на пороге, громко отказывается:

– Не приходи больше! Ты! Ты… А я… – и вдруг добавляет сквозь зубы: – Меня… В детдоме… Воспитатель… Уже полюбил… Не приходи!

В Доме культуры завода будет концерт в ознаменование очередной годовщины советской власти.

Лизе вспоминается…

Как-то в одном из детдомов появляется гармонист.

А лето!

Дом – бывший барский. Огромные окна отворены. За окнами – березняк! Дальше – тайга! И синее, синее небо!..

Лизе тогда, за успешное окончание шестого класса, подарена косынка! Ни у кого нет, а у неё – беленькая, в цветочек!