Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Перейти на страницу:

Лист XXIX Утрата

Не успел я приготовиться ко сну, как услышал доносящийся из-за двери негромкий голос дьякона:

— Ты не заснул, господин мой?..

Я пригласил его войти. Дьякон держал в руке кусок черной материи. Это был палий черного цвета, украшенный по краям вытканными крестами серого цвета. Я сразу же все понял, а дьякон, протягивая его мне, лишь подтвердил мои предположения: Марта с тетушкой уехали неделю назад. Тетушка оставила у дьякона для меня подарок, а Марта просила передать одно-единственное слово: «Вынуждена».

Марта вынуждена уехать в Алеппо! Какая нужда заставила ее отбыть, пока я валялся в горячке? Неужели она не могла подождать еще несколько дней? Не иначе как разуверилась в моем выздоровлении и решила, что я не жилец… Она оставила меня умирать и поехала искать лучшей жизни. Таковы женщины! Все они бессовестные обманщицы, как уверял Фарисей, а он лучше меня разбирается в них. В тот миг я окончательно уверился в том, что все это время тешил себя ложными фантазиями и совершил с Мартой непростительный грех. Она заставила меня переступить через себя, а затем бежала, решив, что я умру. Как бы мне хотелось на самом деле умереть и обрести покой!

— Они забрали все свои пожитки. Я не думаю, отец мой, что они еще когда-нибудь вернутся сюда.

— Да, дьякон, это ясно.

— А как ты думаешь, отец мой, позволит ли мне настоятель поселиться в хижине?

— Ты, дьякон, еще слишком молод, чтобы жить уединенно. Тебе лучше оставаться в доме священника… А теперь оставь меня, я посплю.

— Если тебе что-нибудь понадобится, отец мой, я буду неподалеку.

Получив мое благословение, дьякон удалился, а я в душе воззвал к Богу, прося его освободить меня от меня самого, чтобы я мог успокоиться. Голова гудела. Я не мог уснуть и лишь временами впадал в непродолжительную дремоту. Эти короткие сны причиняли мне боль, а боль во сне — дурной признак. Врачам это хорошо известно со времен Гиппократа, сказавшего: «Если сон во время хронического заболевания причиняет боль, — это признак смерти»… Ну и ладно. Смерть или жизнь — для меня все едино, и, быть может, смерть даже предпочтительнее! Однако я же оправился от лихорадки, значит, боль — это не последствия горячки, а болезнь духа.

Я поднялся с лавки и стал горячо молиться. Молитву соторо я прочел даже раньше установленного для нее часа и повторял ее до тех пор, пока не наступила ночь и я не уверился, что она уже не действует… Я чувствовал: Азазель где-то рядом, намного ближе, чем в прошлые разы. Значит, он был не сном и не призраком, являвшимся мне в помутненном рассудке. Я чувствовал, как он молча смотрел на меня. А может, это я сам вверг себя в сумеречную бездну безумия?

Наутро меня разбудил звук быстрых шагов по гравию. Я был уверен, что это Фарисей — пришел узнать, как я себя чувствую. Я закончил молиться и открыл ему дверь. Фарисей стоял на пороге, держа в руках холщовый мешок с фруктами.

Мы уселись за большим столом друг напротив друга.

— Как ты себя чувствуешь, Гипа?

— Лучше. Думаю, я пошел на поправку. Но что с тобой, брат мой, ты выглядишь озабоченным.

— Пришли новости. Священный Собор под председательством императора вернул Кириллу епископское достоинство и подтвердил решение об изгнании Нестория… и его ссылке!

— Что ты такое говоришь?! Как это могло случиться?!

— Епископы, за исключением Иоанна, епископа Антиохийского, отреклись от Нестория. Император и папа по известным причинам не захотели раздражать Александрию. Когда епископ Раббула и иже с ним увидели, куда склоняется чаша весов, то встали на сторону Кирилла, предав Нестория и осудив его. Собор утвердил новый символ веры, дополняющий тот канон, который был принят сто лет назад в Никее{123}.

В моих глазах померкло. В глубоком отчаянии я схватился за голову и замер. И тут меня осенило: Никейский собор состоялся не сто, а сто шесть лет назад! То, что состоялось сто лет назад, было непредставительным сборищем, принудительно созванным императором Константином из числа непримиримых священнослужителей, добивавшихся от него утверждения епископства. Это произошло в триста тридцать первом году от Рождества Христова. Это собрание вознамерилось провести чистку библиотек, и его участники врывались в жилые дома, чтобы изымать книги по философии, еретические сочинения, неканонические Евангелия, религиозные книги, иначе толкующие установленные епископами догмы и послания гностиков. Они сваливали все это в кучи на площадях городов и деревень и публично сжигали в качестве предупреждения тем, кто, всем на горе, прятал эти запрещенные книги… Я поднял голову и спросил у Фарисея:

— Как собираются поступить с достопочтенным Несторием?

— Он более не достопочтенный… Его изгонят в какое-нибудь Богом забытое место, подконтрольное Александрии: в один из пяти городов в Ливии или в Ахмим, не знаю точно. Собор также осудил епископа Феодорита Кирского и развенчал его взгляды.

От рассказанного Фарисеем мое сердце сжалось и стало тесно в груди. Я поднялся, чтобы приоткрыть окно, но голова закружилась, я покачнулся и чуть не рухнул на землю. Фарисей подхватил меня, помог сесть и сам открыл окно…

Мы сидели, молча глядя друг на друга. По глазам Фарисея я понял, что он хочет рассказать мне что-то еще. Но у меня уже не было сил выслушивать какие бы то ни было новости… В следующее мгновение жаркие слезы неудержимо хлынули из глаз, и я стал судорожно размазывать их по лицу.

Фарисей раскрыл мешок и начал доставать из него фрукты, приговаривая, что они свежие, прямо из Алеппо и что он принес их специально для меня, чтобы я набирался сил… Когда Фарисей произнес слово «Алеппо», я напрягся и пристально посмотрел ему в глаза. В них мелькнула искорка сочувствия. Фарисей настаивал, чтобы я что-нибудь съел, но я отказался и спросил, не приезжал ли кто-нибудь из Алеппо в последнее время. Он сказал «нет» и протянул мне большой абрикос. Я взял его, но пробовать не стал и отложил в сторону. Фарисей оглядел библиотеку и, сказав, что сегодня душно, предложил посидеть у монастырских ворот. Я согласился. Фарисей подхватил меня под руку и повел к выходу. Открыв дверь, мы обнаружили дьякона, спящего прямо на земле. Он тотчас вскочил и засуетился, но я велел ему отправляться домой, уверив, что сейчас мне ничего не нужно.

В предрассветной полутьме мы направились к воротам. Я устроился на том же камне, на котором сидел в то роковое утро, когда тетушка Марты сообщила, что они уезжают в Алеппо. На том самом камне, на котором после меня сидел имперский стражник, просивший руки Марты!.. «Интересно, что на самом деле заставило его сделать ей предложение? И удалось ли ему добиться от нее чего-нибудь, пока я двадцать дней валялся в горячке?..» — думал я, глядя в сторону едва различимой в темноте хижины.

1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?