Я застал настоятеля погруженным в глубокую молитву. Закончив, он пояснил, что молился за Нестория… Еще он сказал, что собирается призвать всех монастырских насельников и проживающих рядом с монастырем верующих, начиная с нынешней ночи, держать недельный пост, перемежающийся службами и молитвами, чтобы Господня милость снизошла на верующий люд и меж великими церквями прекратилась распря. Меня удивили слова настоятеля, а он прибавил, что до него дошли известия о том, что епископ Кирилл, иерусалимский епископ, а также группа других епископов и священников решили завтра созвать Вселенский собор под руководством Кирилла… А Несторий даже не собирается на нем присутствовать!

От этих слов голова моя закружилась, а душа затрепетала. Настоятель помолчал несколько мгновений, а затем продолжил:

— Епископ Антиохийский Иоанн, товарищ Нестория в этом испытании, написал собравшимся в Эфесе епископам и священникам, что опоздает на несколько дней, потому что дороги сегодня небезопасны. Море штормит, а на суше балуют… — добавил он. — Разбойников на дорогах развелось, да и на местах неспокойно…

С моего лба не переставая лил пот, внутри все колотилось и дрожало. Больше у настоятеля я ничего не выяснил, а он сказал лишь, что все обеспокоены тем, что может случиться в Эфесе, и он тоже напуган… Я был поражен его словами и не знал, что ответить, но был уверен, что наступает страшное время. А прожив несколько лет в Александрии, я знал, сколь губительно бывает ненастье… Я не стал интересоваться у настоятеля, откуда он получил эти известия, а только спросил, насколько они достоверны. Он лишь грустно покачал головой. А затем сказал, что хочет послать меня в Алеппо с письмом к тамошнему митрополиту, в котором напишет о том, что творится в Эфесе.

Когда настоятель произнес «Алеппо», в моей голове тут же закружился сонм тревожных мыслей. Алеппо… этот город внезапно стал подстерегать меня на каждом шагу, словно заманивал в ловушку. Алеппо… его кабаки и грязные вертепы неотступно следуют за Мартой и хотят отнять ее у меня. В Алеппской епархии неспокойно, и, если в Эфесе вспыхнет пожар, волнений не избежать… Этот город хочет отнять все, что мне дорого, и уничтожить меня…

И почему доставить письмо настоятель выбрал меня? Почему он отправляет меня в Алеппо именно сейчас? Или это письмо епископу Антиохийскому Иоанну? Что творится вокруг меня?..

Настоятель вернул меня на землю, проговорив, что ночью напишет послание, так что я смогу выехать завтра на заре, после службы. Я испросил позволения удалиться в свою келью.

По дороге я ни с кем не общался, ноги с трудом подняли меня по лестнице… Я запер дверь, но лампу зажигать не стал. Посидев немного в темноте, я лег на пол и, закрыв глаза, увидел Марту. Она была грустна. Я закрыл лицо руками — и увидел умирающую Октавию… Затем мне привиделся Несторий, бредущий с опущенной головой в окружении солдат, на лицах которых застыла суровость… А после на вершине горы Кускам я узрел самого себя, одинокого.

Отойдя от короткого сна, я встал, охваченный страхом, источника которого не понимал. «Пойти сейчас в церковь? — подумал я. — Может быть, там я смогу почувствовать себя защищенным? Вечерние молитвы уже наверняка начались… Среди людей страхи рассеиваются; ничто так не возбуждает страх, как одиночество. Или отправиться к Марте, чтобы сгладить трещину в наших отношениях, а потом пасть ниц у ее ног?.. Интересно, Марта по-прежнему спит в кровати, так шатавшейся под нами два дня назад, или, подобно мне, укладывается на полу?.. Я ведь почти ничего не знаю о ней, не знаю, что творится у нее внутри. Я вообще мало что знаю, все больше блуждаю по поверхности и не погружаюсь в глубину. Наверное, мне просто страшно заглянуть в себя и понять, кто я на самом деле… Все, что во мне есть, — наносное: мое крещение, монашество, вера, стихи, чувства, мои медицинские познания, моя любовь к Марте… Я — это сплошное сомнение! А сомнение — это враг веры, как дьявол — супротивник Бога.

* * *

Сумрачной была моя ночь. И посреди этого сумрака на языках пламени моих странных и опустошающих видений горел я… Как мне хотелось прийти к Марте и забыться в ее объятиях или подняться на возвышение, с которого настоятель читал народу свои проповеди, а затем, раскинув руки, собраться с силами и полететь к Несторию. «Он сейчас наверняка пребывает один в молитве и непременно обрадуется, увидев меня…» — думал я. Мне захотелось снова стать ребенком, чтобы у меня была другая мать, не такая, как настоящая, и другой отец, похожий на моего; и была большая семья, которая гордилась бы мной всякий раз, когда слышала мои новые стихи… И две жены, которые любили бы меня: одна такая, как Октавия, а вторая — как Марта… А может, лучше стать скалистым голубем — простым и непорочным? Я бы заигрывал с какой-нибудь голубкой, которая окажется ближе всех, а потом мы бы вместе улетели… Странные мысли словно обволакивали меня и тянули в глубокую пропасть, из которой не выбраться. А может, это темная сторона моей души рвется наружу? Я почувствовал, как холод пробирает меня до костей и, стянув со стола грубую скатерть, накинул ее на плечи…

Выйдя из кельи, я направился к церкви, но передумал заходить внутрь и побрел дальше, в сторону монастырских ворот. Поблекшие в вышине звезды говорили о приближении рассвета, а пока темнота окутывала все сущее и давила на меня. Я не заметил у ворот никого из имперских стражников, даже собаки нигде не было видно… А когда посмотрел в сторону хижины Марты, меня охватили несбыточные мечты и безмерные страхи.

* * *

Долгое время я сидел, застыв, у монастырских ворот, одержимый тяжкими думами. Они овладели мной настолько, что я совершенно обессилел. Я уносился к далеким мирам, за пределы видимого мира, погружался в глубокую древность, еще не ведавшую человеческого страдания, во времена, предшествовавшие творению, о котором говорится в Книге Бытия… Кто обитал на земле до появления человека? Бог, ангелы, дьявол? Что они делали, пока не появились мы и они не занялись нами?

Показался первый проблеск зари… И тогда я в первый раз почувствовал, что я не один, что кто-то наблюдает за мной. И это не Бог. Скорее, другой человек, прятавшийся где-то поблизости. Я напряг слух и огляделся. Вокруг было тихо. Тогда я сказал себе: наверное, это галлюцинации, последствия бессонной ночи. А может быть, это прячется лиса или заяц, либо вор, знающий, что имперская стража большую часть времени спит. Я поднял с земли камень и бросил его в кусты справа. Тишина. Тогда я принялся швырять камни во все стороны, но не слышал ничего, кроме звуков ударяющихся о землю камней. Значит, это просто игры разума, страх перед неизвестным. Но не успел я встать, как вновь почувствовал, что рядом находится кто-то или что-то. Я дошел до середины двора, и нечто тоже оказалось там. Я начал осторожно продвигаться вперед, и оно так же медленно последовало за мной. Меня охватила дрожь, и я поспешил к церкви, но дверь оказалась заперта. Справа находились кельи монахов. Я кинулся туда. Взлетев по лестнице, я ворвался в свою келью и запер дверь. Я не стал зажигать светильник, успокаивая себя тем, что скоро взойдет солнце. Лучше немного отдохнуть, говорил я себе, впереди долгий день… То проваливаясь в сон, то бодрствуя, я по-прежнему ощущал чье-то присутствие. Но это не пугало меня, как раньше. Я был уверен, что запер дверь на замок и что в комнате я один… И в то же время я так же твердо знал, что нечто находится рядом со мной.