с ониксово-черным лицом), но это дело необязательное, не слишком распространенное, и я бы даже сказала, что исключительное. Мэр Портсмута как раз и представлял собой одно из таких исключений и каждый раз появлялся на публике с новым оттенком лица. Предпочтение Шеррингток отдавал желтому, лиловому, индиго и охре. Иногда (мои товарки вели подсчеты) Шеррингток и бороду красил в тон. В целом же наш мэр выступал уверенно, речь свою произносил по бумажке; он был прославленный крикетист, а в обычные театры ходил редко, следствием чего явилась ничем не подтвержденная репутация посетителя мрачных запретных ODO и даже «красных комнат».

Возможно, это все и вранье. Когда мы не участвуем в одной из драм, нам так не хватает театра, что мы выстраиваем его сами для себя – из сплетен.

В общем, как бы то ни было, слова Шеррингтока меня не успокоили.

Наступил день ментального театра, и небо собиралось его отметить вторым потопом.

2

Хрюканье Понс приветствовало меня еще на подходе к комнате моего пациента. Мне пришлось обихаживать не только мистера Икс: я была вынуждена полностью распахнуть окно, поскольку мисс Понс аккуратно разложила свои подношения по всем углам. Собака волновалась, поминутно к чему-то принюхивалась – может быть, предчувствовала бурю, которую я видела в скоплении туч над морем – черных, как далекие пожарища.

А мистер Икс, наоборот, пребывал в бездвижности. Он даже не моргнул, когда по его лицу прошлось полотенце; все тело его оцепенело – такова была степень его сосредоточенности в этот день. Напряжение моего пациента передалось и мне, когда я приводила в форму его тело (то есть обтирала полотенцем и одевала). В памяти моей причудливым образом всплыло воспоминание: я увидела себя совсем молоденькой и вспомнила, как гладила талисман, купленный у старьевщика в Ковент-Гарден. Говорят, что погладить сокровище по волосам – это тоже к удаче. Может быть, мистер Икс – это мой талисман?

Когда я завершила одевание, мой пациент разомкнул губы впервые после краткого утреннего приветствия:

– Мисс Мак-Кари…

– Да, сэр?

Я ожидала услышать звучную сентенцию. Речение, достойное мрамора. Возможно, какой-нибудь ключ, который подскажет мне, что, по расчетам мистера Икс, должно сегодня произойти.

– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы удалили остатки всего, чем мисс Понс ночью решила одарить мою комнату.

Да уж, на роль бессмертной максимы наступившего дня эти слова явно не годились.

Я подумала, что такие слова мистер Икс ни за что бы не произнес в присутствии Дойла.

Доказательства не заставили себя ждать. Выходя из комнаты, я почти натолкнулась на этого самого Дойла, который весь сиял от радости: хотя у него и оставались кое-какие неотложные дела, по случаю воскресенья он был свободен от консультаций и намеревался провести этот важный день вместе с нами.

После обмена приветствиями мой пациент улыбнулся своей «бессмертной» улыбкой.

– Игра начинается, – изрек он.

– Ах, мистер Икс, какой стиль! – Дойл выхватил записную книжку.

А я спросила себя, насколько переменился бы образ Шерлока Холмса, если бы мистер Икс произнес сейчас ту фразу, которую сказал мне.

3

На кухне тоже спокойствия не прибавилось. Хотя суть работ не изменилась, на привычном холсте добавились новые персонажи. И теперь здесь царил запах, вообще-то непривычный для подобных мест: запах табака. Трио прославленных психиатров курило и беседовало за чаем, стоя вокруг главного стола. Точнее сказать, Понсонби и Квикеринг слушали, а сэр Оуэн отдавал распоряжения.

За тем, что у нас называют «длинный стол для рабочих», завтракали актер и актриса, хотя аппетита, кажется, не было у обоих. А рядом с лестницей в подвал Джимми Пиггот трудился над изготовлением вывески, для которой он приспособил кусок лишней театральной панели. Уидон придерживал белый лист.

– Мисс Мак-Кари, доктора запретили спускаться в подвал, – сообщил Уидон. – Вход разрешен только участникам и ассистентам.

Я поздоровалась; от волнения рот у меня пересох. Волнение в то утро было всеобщим. Я дала служанкам указания прибраться в комнате мистера Икс (по их лицам я догадалась, какого они мнения о мисс Понс) и подошла к артистам. Я подумала, что под предлогом ободрения смогу узнать, как они себя чувствуют.

Оба были одеты так, как и при первой нашей встрече, – как будто готовились убежать еще до спектакля. Салливан облокотился на стол, сдвинул цилиндр на затылок и созерцал свою чашку. Пятна на левой манжете его старой рубашки никуда не делись. На Кларе был ее обычный наряд, шляпка, подхваченная лентой на шее, обрамляла белое лицо. Позы Салливана и Клары подсказывали, что они без успеха пытались завести беседу, хотя, вообще-то, предпочли бы сидеть поодиночке, у каждого было о чем подумать. Но никакого волнения я не заметила.

Я подошла к Кларе. Когда я поздоровалась, девочка так медленно выходила из своей сосредоточенности (лучше сказать, летаргии), что мне вспомнились обитатели морских глубин.

«Ну а вдруг у нее так проявляется беспокойство? – подумала я в следующий момент. – Откуда мне знать? Мы, люди из публики, привыкли выбрасывать эмоции фейерверком. Как знать, может быть, у актеров с опытом Клары тревога переходит в замедление, как будто под воздействием снотворного?»

– Как поживаете, мисс Мак-Кари?

– Прекрасно, Клара, а ты? У тебя усталый вид.

– Нет-нет. Я совершенно готова. И жду, когда все кончится. – И Клара, которую Гетти усадила на высокий стул, всем телом обернулась ко мне. – Вы видели утром его преподобие? Как он себя чувствует?

– Нет, еще не видела. Он всегда спит допоздна.

От одного только упоминания о привычке Кэрролла лицо ее ожило.

– Я буду стараться сделать все как можно лучше! – воскликнула она. – Ради него. И мы увидимся с ним в перерыве, мисс Мак-Кари.

– Удачи, – сказала я.

Пожелание было странное, ведь удача требовалась не ей, а Кэрроллу. Мне, как никому другому в Кларендоне, (возможно, за исключением Понсонби) полагалось знать, что ментальный театр – это вовсе не обыкновенный театр. И все-таки девочку-актрису мое пожелание порадовало.

А потом я обернулась к Салливану, который уже смотрел на меня. Он предъявил мне свою чистую правую манжету.

– Вот, а теперь лейте свой чай, и мы снова побеседуем наедине.

В иных обстоятельствах такая шуточка меня бы позабавила.

Но обстоятельства переменились бесповоротно.

– А как поживает ваша вторая манжета? – поинтересовалась я только из вежливости.

– Как и всегда. Но, боги терпения, если вы собираетесь начать с манжеты, вы еще не скоро доберетесь до меня самого. Как насчет общего вопроса?

Я задала общий вопрос:

– Как поживаете вы в целом?

Он пожал плечами:

– Я, как и девочка-призрак, желаю, чтобы все