Дроздов шагнул в прихожую.

– Добрый вечер, профессор, – поздоровался он.

– Проходите, раздевайтесь, – предложил Владимир Сергеевич, хотя энкавэдэшник и так уже снял шапку и начал расстегивать пальто. Но профессор знал, что если хочешь установить раппорт с гипнотизируемым, то начать надо с того, чтобы разрешить ему сделать то, что он и так сделает.

Дроздов разделся.

– Проходите, – опять поймал его на движении профессор. И уже в комнате, дождавшись, когда Дроздов выберет кресло, предложил ему сесть.

– Вы хотели сообщить мне нечто важное? – вопросительно поднял глаза на собеседника Максим Георгиевич, устраиваясь в кресле, где только что сидела Варя.

– Именно так! – кивнул Варшавский и, опустившись в кресло напротив, начал рассказывать: – Видите ли, дневники Тихонова – не единственный источник о Голосе Бога, дошедший до нас. Если вы ознакомились с выдержками, которые я передал в письме, то не могли не запомнить проводника-китайца, сопровождавшего Богдана. Именно этот китаец похитил первоисточник.

– Очень интересно. И что?

– Получилась удивительная вещь, – профессор развел руками, словно удивляясь тому, что произошло. – Сегодня он явился ко мне домой и принес тибетскую рукопись!

– Как вы сказали? Тибетскую рукопись? – Дроздов выпрямился на кресле и впился в профессора взглядом. – Где он? Почему вы немедленно не доложили?

– Не волнуйтесь! Не волнуйтесь, товарищ Дроздов. Я все предусмотрел! Китаец никуда не денется, я его запер на кухне. С вами же я связался тотчас после того, как сделал приблизительный перевод рукописи. Мне показалось, что там есть такие сведения, которые не могут вас не заинтересовать. Минуточку!

Профессор поднялся, шагнул к столу и вынул из ящика кипу бумаги, испещренной мелким почерком.

– Вот этот перевод! – Варшавский поднял руку с бумагами и принялся как-то странно потрясать ими, при этом постукивая второй рукой по столу. Оставаясь на том же месте, в контражуре тусклого пасмурного дня, профессор начал неторопливо рассказывать про перевод. – Вот здесь, в этой кипе бумаг, без всякого сомнения, содержатся настолько ценные сведения, что их значение невозможно оценить в настоящем и в будущем, и глупо было бы не обратить внимания на то, что все это очень важно для победы всемирной революции, поскольку…

Дроздов сосредоточился на движении кипы бумаг и так напрягся, чтобы понять смысл того, что запутанно объяснял профессор, что Варшавский без труда затянул его в пучину транса окончанием замысловатой фразы:

– …поскольку только в подобном тексте по крупицам воссозданы основы понимания человеком сущности сосредоточения внимания на самом важном объекте, причем именно в средоточении проявляется высшая сила подавления воли.

Профессор опустил руку и провел ладонью перед глазами Дроздова. Тот не шевельнулся, глядя в одну точку остекленевшими глазами.

– А теперь внимательно слушай меня, – сказал профессор. – Поскольку я знаю, как тебе помочь. Ты хочешь, чтобы я помог тебе?

– Да, – шепнул Дроздов.

– Ты находишься в затруднительной ситуации?

– Да.

– Тебе удалось подготовить реципиента?

– Не знаю.

– Откуда такие сомнения? – Стараясь не шуметь и не делать резких движений, Варшавский опустился в кресло напротив.

Из кухни тихонько вышел китаец и пристроился рядом.

– Меня обманули с базальтом, – ровным голосом ответил Дроздов.

– Вот как? – поднял брови профессор. – Можно узнать подробнее? Возможно, я смогу помочь.

– Богдан сообщил мне, что Голос Бога можно услышать на горе из твердого камня. Вы подтвердили, что базальт может быть приемником волн особого рода. Я заказал куб из базальта, но мне подсунули стеклодувный шлак.

– И что? Поведение реципиента не изменилось?

– По большому счету нет. – Голос Дроздова не выражал никаких эмоций.

– Надеюсь, вы его держите в замкнутом помещении?

– Конечно.

– Это хорошо. Место содержания реципиента вообще имеет большое значение. От этого зависит правильная интерференция корпускул.

Китаец улыбнулся, услышав этот бессмысленный набор терминов.

– Опишите место содержания реципиента. – Профессор приготовил лист бумаги и карандаш.

– Я держу его в комнате без окон.

– Нет. Начнем не с этого. Помещение находится в Москве?

– Да.

– В каком районе?

– Сокольники.

Варшавский быстро записывал ответы. Он узнал точный адрес, пути подъезда, расположение дверей, число людей в доме, наличие охраны.

– Понятно, – сказал профессор, выпытав всю необходимую информацию. – Тогда я могу дать вам совет. Подождите еще пару дней. Условия содержания реципиента нормальные. Скоро у него проявятся невиданные способности. А теперь слушайте и запоминайте главное. Сейчас я сосчитаю до десяти. На десятый счет вы забудете все, что здесь происходило. В памяти останется только сам факт нашего разговора и ощущение важности сказанного мной. Раз, два, три…

Китаец поспешил обратно на кухню и заперся там. По комнате медленно расплывался сладковатый цветочный запах. Досчитав до десяти, профессор как ни в чем не бывало предложил Дроздову стакан чаю.

– Нет, – приходя в себя, ответил энкавэдэшник. – Спасибо. У меня дел полно. Ладненько! Спасибо за ценную информацию.

– Не смею вас больше задерживать.

Максим Георгиевич оделся и, еще раз попрощавшись, покинул квартиру профессора. Некоторое время Варшавский неподвижно сидел в кресле, ожидая, когда тарахтение автомобильного мотора стихнет за поворотом. Затем он бесшумно подкрался к двери и глянул в глазок. Только окончательно убедившись в том, что Дроздов не вернется, он запер дверь на ключ и позвал Варю с китайцем.

– Ну что же, – профессор потер ладони, словно собирался взяться за лопату. – Информацию мы добыли. Теперь, Ли, твой ход.

– Пестики хризантем нужно варить четыре часа, – объяснил китаец. – Затем необходимо дождаться, когда сироп загустеет. Сегодня к восьми вечера он наберет силу.

– Это яд? – испугалась Варя. – Вы хотите отравить Дроздова?

– Не бойся, никого убивать не будут, – отмахнулся профессор. – Это древнее восточное парализующее средство. Конечно, если превысить дозу, возникает паралич дыхания и смерть, но Ли с этой штукой умеет обращаться виртуозно.

* * *

Сердюченко гнал машину по городу, а Дроздов на заднем сиденье едва не скрипел зубами от злости.

«Обидно не то, что профессоришка оказался врагом, – думал он. – Этого как раз можно ожидать от любого. Да хоть от меня самого. Но никто еще меня так не дурачил! За полного идиотика ведь держат! Гипноз… Нашли растяпу вокзального! Думают, что в НКВД работают одни дурачки малахольненькие? Но ничего… Теперь у меня в рукаве все козыри. Теперь я могу в любую минуту сдать профессора. Хотя еще не факт. Первый раз я попался на его удочку действительно как растяпа вокзальный, и он под гипнозом мог запросто поставить код, чтобы я не мог причинить ему никакого вреда. Ай-яй-яй! Как же я дал себя провести? Был бы пролетаришка темный, а то ведь знаю же! Читал и Павлова, и Сеченова читал… Черт! Как же узнать, установил он код или нет?»