Ее плечи дрожали от усилий, которые она прилагала, чтобы не расплакаться, но он был слишком зол, чтобы заметить это.

— Черт побери! Я пытался, Клэр. Бросил «Уан Уорлд Мэгэзин». Взялся за работу в газете, чтобы находиться рядом с тобой. А ты все равно была несчастлива — из-за того, что меня долго нет, из-за поздних звонков о сенсационных материалах. — Его глаза стали темными и твердыми, как алмаз. — И в конце концов, этого оказалось недостаточно. Для тебя. Для меня. Ее трясло.

— И ты вернулся к своей старой жизни. Он пожал плечами.

— Ты вернулась к своей.

— Пока ты был в отъездах, спасая мир, я сидела в углу музея и писала всякую ерунду про художников, которые умерли несколько веков назад!

Лицо Вэла потемнело от гнева.

— Ты никогда не была глупой, Клэр, — сказал он. — Не пытайся казаться такой на этот раз. Твоя работа так же ценна, как и моя. Просто она другая. Ты можешь исследовать прошлое в любое время. У меня этого выбора нет. Настоящее происходит сейчас.

Он был прав. Это рассердило ее еще сильнее.

— А, — горячо сказала она, — но твоя работа гораздо важнее моей!

— Эти слова недостойны тебя. — Его глаза метали синие молнии. — Я никогда такого не говорил. Никогда такого не думал! — Его голос был полон страсти. — Есть события, о которых может рассказать только камера. События, о которых нужно рассказать, чтобы мир узнал и вмешался. Я не могу отворачиваться от них. Но тот ужас, о котором я рассказываю своими объективами, нуждается в противоядии. И оно — здесь, в этой красоте, о которой ты пишешь. Ты разве не понимаешь? Нужно и то и другое!

В его голосе была боль. И правда.

Ее это ударило так, словно швырнуло о стену. О стену упрямства и ложной гордости. Ее наполнил стыд.

— Я была беременна, когда ты поехал на Амазонку, — с трудом произнесла Клэр. — Я не говорила, потому что не была уверена. А через шесть недель потеряла ребенка. А потом уже не было смысла говорить тебе.

— Нет, конечно, нет, — сказал он с горечью. — Ведь я всего лишь отец. Черт возьми, Клэр, ты даже не доверяла мне настолько, чтобы сказать. — Его лицо потемнело. — Или ты хотела меня наказать и поэтому скрывала?

Клэр просто стояла, качая головой, не в силах вымолвить ни слова.

Что произойдет дальше, она не могла знать. Пока она боролась с эмоциями, в салон вернулся граф Людовичи. Он остановился на полпути, увидев их лица. Даже манеры джентльмена из Старого Света не помогли преодолеть неловкость ситуации.

— Простите. Я появился в неподходящий момент. — Он повернулся, чтобы уйти.

Вэл остановил его.

— Нет, все в порядке. — Он взглянул на Клэр. — Все, что можно было сказать, мы уже сказали

И это казалось правильным. Она не могла придумать и слова, которое можно было бы произнести. Вэл протянул руку графу.

— Спасибо за гостеприимство и сотрудничество, граф Людовичи. Я пришлю вам образцы фотографий как можно раньше. А сейчас я должен идти. Мне нужно успеть на самолет.

— В таком случае желаю счастливого полета.

Сердечно улыбнувшись хозяину дома и кивнув Клэр, он ушел — из ее жизни.

Клэр посмотрела в венецианское зеркало над приставным столиком и увидела в посеребренном стекле себя — взрослую женщину с глазами обиженной девочки, которой она, по сути, была.

Вэл никогда не лгал ей. Она сама себе лгала.

В детские годы она никому не была нужна, и никто не любил ее, кроме неразговорчивого деда. А потом — Вэла.

Ей так хотелось любви, она умирала без нее, как от голода. Сейчас было слишком поздно. Вэл ушел навсегда.

Образ в зеркале стал размытым, потому что она смотрела на него сквозь слезы. Клэр во всем винила Вэла. Да, временами она бывала эгоистичной, слабой и неопытной. Не знала, как быть одной и при этом не чувствовать одиночества. И вот, вместо того, чтобы попытаться найти что-то объединяющее их, она попыталась все изменить.

Нет, сказал ее внутренний голос с холодной рассудительностью взрослого человека. Ты пыталась изменить только его. Подрезать ему крылья и держать возле себя.

Клэр легла на спину и стала смотреть на волнистый свет, танцующий на потолке, рисующий бесконечные очаровательные узоры. И это правда. Она была глупой эгоисткой, уверенной в том, что если он ее любит, то позволит делать с собой что угодно, только бы ее романтическое идеальное представление о том, каким должен быть муж, претворилось в жизнь. Может быть, в этом и есть причина их последней размолвки, и из-за этого он в конечном счете ушел.

Она села и посмотрела на часы. Уже было за полночь. Вэл находился в воздухе, улетая прочь от Венеции. От нее. Она упала на подушки и зарыдала.

Тени наполнили большой зал с декоративным гипсовым потолком и рисованными медальонами с нимфами и богинями. Был Карнавал, и отец уехал на бал. Совчерашнего дня, когда они поругались, она была заперта в своей комнате.

— Я не выйду за него! — непокорно кричала она. — Он жестокий, и я не люблю его. Пусть уж лучше меня запрут в монастырь!

— Это, — сказал он ей, — можно легко организовать, если ты ослушаешься меня, глупая, упрямая девчонка!

Но Бьянка знала, что по натуре она не упряма. Робкая и слабая, она боялась покинуть безопасный и надежный дом, в котором, будучи застенчивой и изнеженной дочерью из богатой семьи, вела жизнь роскошную и беззаботную. Каждый шаг планировали за нее, и не было никакой необходимости брать на себя ответственность за свое будущее. Что-то планировать и предпринимать.

До сих пор.

Отец выбрал ей мужа, не поставив ее в известность до тех пор, пока не был подписан свадебный договор. Этот брак должен был породнить два банковских клана и объединить их состояния. От одной этой мысли кровь стыла у нее в жилах.

Особенно сейчас, когда она влюбилась в другого мужчину.

Слава Богу, Джульетта, ее старая няня, сжалилась над ней. Она отнесла записку ее любимому и вернулась, чтобы одеть Бъянку и помочь ей бежать. Старая женщина дрожала от дерзости воспитанницы.

— Да сжалится Святая Дева надо мной, когда граф узнает, что я наделала! И над тобой, донна Бъянка!

Но девушка разработала план, призванный защитить Джульетту.

— Тебе никто не причинит вреда, клянусь!

Она дала служанке маленький флакон из прозрачного дутого стекла.

— Поставь этот флакон на стол возле моей кровати. Потом ложись на свою койку в углу, и расположи возле себя свою чашку так, словно она вывалилась у тебя из руки. Когда отец вернется, ты притворишься, будто тебя трудно разбудить.

Он подумает, что я подсыпала тебе снотворное, чтобы убежать.

И вот Бьянка в пути. Кромка ее золотистого бархатного платья, мягкая кожа зеленых вышитых комнатных туфель тихо шелестели по бело-розовым мраморным плиткам пола. Неподалеку капала вода.