– А скажи-ка мне, разлюбезный Господь, каким таким умом ты взвалил вампира на Манькин хребет? Провалиться мне на этом месте, если сие злодейство обошлось без твоего пособничества! Не ты ли вызвал больную тварь?

Глухой треск, Борзеевич ухнул в яму, образовавшуюся в земле.

– И нет такой головы, чтобы принять святую правду! Положил, думаешь, старика? – крикнул он глухо из-под земли.

– Вылезай уже! – проскрипел Дьявол миролюбиво. – Пристанем к берегу тогда и решим, кто прав. Если ты – обреку себя на Вечное Изгнание, а если нет… – вспомнишь, как глубоки недра земли! Мне даже не придется в этом участвовать!

– Ты и так Дух Изгнанья! – отозвался Борзеевич с обидой. – Если буду прав, поднимешь меня туда, куда скажу?

– На небо что ли? Чем выше взлетел, тем ниже падать… – Дьявол протянул Борзеевичу руку. – Если разобраться, глупое высказывание: если взлетел, следовательно, есть механизм подъема… Наверное, имеется в виду, что этот механизм заболевает и отказывает. Но ты – существо бескрылое, поэтому желание твое объяснимо. Борзеич, рожденный ползать – летать не может. Не подниму, сам поднимайся, а то подниму, а дальше-то как? А вот если сам… История знает немало примеров эволюции бескрылого в крылатого. Рыба и та приспособилась – подпрыгивает и летит. И ты подпрыгни!

– Нет в тебе жалости! Сострадание не стучит по твоей умной голове. А почему бы не поднять человека, который поверил тебе и поворотил вспять?

– За всю землю предлагаешь слезой облиться? Современный мой друг, да жалеют ли ноги здоровую плоть, когда гангрена началась? Не рубят ли с запасом? Чей початок пересилить себя решил? Лоб в лоб предстал перед проклятым человеком вампир, обнажил себя, ну и что? Шкуру с нее спустить или объявить индульгенцию по-приятельски? Конченный она человек. Да конченый ли? Видел бы ты, как резво рассмотрела и Ад, и Рай! Не могу сказать, что не любовался. В любом случае мы оба проиграем или выиграем. Не торопись судить. До Страшного суда еще время есть.

– Ты мне зубы-то не заговаривай! Я сам, знаешь ли, могу переставляться с место на место! – Борзеевич вылез из ямы злой и расстроенный, оттолкнув Дьявола. – А-а-а-а! – снова ухнул он в яму, которая стала больше прежней, осыпавшись краями вслед за стариком.

Дьявол оставил ворчливого старика, подошел к ней, положив руку на лоб.

– Температуры нет, – констатировал он. – Хандра – увлекательнейший объект исследований. Иногда так смешно наблюдать, когда думаешь о том, чего не было и никогда не будет. Видишь ли, и в Аду вампир остается вампиром. Вампир не человек, человеческое ему не ведомо. Где человек получает одно, вампир получает другое. Это твоя боль, только твоя. Вампиру тут наслаждение. Он тебя не знает, и, я так понимаю, ты его тоже. Он тебе такой же чужой, как ты ему. Тогда, о чем печалиться? Руки, ноги, голова – все на месте. Грамотная стаешь, и червяки рассасываются помаленьку.

Манька задумалась. Все в ее жизни прямо и криво упиралось в одного единственного человека. Ничто не связывало их в жизни, разве что глупые девичьи мечты да виртуальное ребро, проклятое и распятое, приговоренное к пожизненному заключению. Может, по-своему половинчатый монстр был прав, когда решил разрубить тугой узел, раз и навсегда избавившись от нее, от ребра, от предопределения. Ее боль в чреве матери была настолько сильной, что не могла не отразиться на нем. Ее умишко был забит мерзостью до отказа. Пожалуй, с таким имиджем перед людьми не покрасуешься. Злился, наверное, когда узнал, что сотни его попыток устроить себя развалились в пух и прах из-за нее.

Но она не могла и не хотела мириться с положением, которое он ей отвел. Люди же – договорились бы. Вдвоем бы быстро землю очистили, и оба стали бы обычными людьми.

– Нельзя, – мягко посочувствовал Дьявол.

– Что нельзя? – переспросила Манька, не поворачиваясь.

– Договориться нельзя. Ты знаешь про обман, и он знает – обман вышел наружу. Только любовью можно открыть любую дверь. Любовью к земле. Она слабая, и как всякий ребенок ищет заступника. Ее предали, ее обокрали, ее избили. Она не верит, боится, прячет все, что считает своим добрым началом, чтобы и это не убили, а того не понимает, что зло часто в добрые одежды рядится.

– А почему тогда не открывается? Разве я не люблю ее?

– А любить земля умеет только себя. Это круг, который человек должен замкнуть. Даже не один, а два. Два параллельных круга, между которыми пространство – и человек может заслонить себя от любой беды.

– А родители мои? Почему не заслонились?

– Стоило им взглянуть друг на друга, как на свое начало, и боль бы ушла, и ужас открылся, как зло, пристроившееся снаружи. Два круга движутся навстречу, и там, где зло, пробуксовывают. Если один ухнул в яму, второй знает, что эта яма из себя представляет. Когда отец кричал на мать, она чувствовала, что происходило там, той ночью. И когда мать умоляла отца вернуться, он знал, кто поднимал ее на смех. Но они боролись друг с другом. Ведь не может быть человек на земле быть совсем чистым от крови. Какая-нибудь зараза все равно прилипнет. Но как по-другому научить человека полоть сорняки, вырывая тернии и волчицы?

Через работу над собой – Закон познается.

Вампиры долго искали способ, как обойти себя самого, пока, наконец, не поняли, что там, где начало земли, нужно встать самому и прокричать о том, что он Бог. Оказалось, открыть двери можно еще так: стать вампиром и подкапывать вором, врываясь в чужое жилище. Душа – это то, что рассказывает о человеке, а ближний показывает к нему свое отношение. Да, вы, ты и он, расстались раньше, чем успели поймать свое начало и конец. Но даже так он искал бы тебя, если бы ты опередила своих врагов. Но не опередила. И в каждом из вас открылись Боги. Чужие Боги. Они знали, что сказать в землю, чтобы обелить себя, поднять его и настроить против тебя. И вот, он прокричал о том, что он Бог, а ты подтвердила, что да, Бог. Но он вор, которому ничего не стоило заставить человека умереть. В его круге и в своем ты облита всеми мерзостями, которые он и его подельники смогли придумать, и, если ты придешь договариваться, ты принесешь в свою землю еще одну мерзость – вопль проигравшего. Это будет не крик, это будет состояние всей земли, и все пространство будет знать о твоем поражении.

Так что прийти ты можешь только как воин…

А если добудешь землю, и голос твой пройдет по земле, рассказывая о своих убийцах?

Разве страх не поразит его? Разве сможет твой сосед подкапывать и дальше?

Так что, договориться нельзя.

Зубы стисни, а иди, умири, но не сдавайся. И тогда на каждое слово вора у тебя в его круге найдется свое слово, которое замкнет уста земли, изрыгающей о тебе неправду. А когда земля ближнего замолчит, ты сможешь родить слово в свою землю, открывая людям правду о вампире, содрав с него солнцеликую маску-обманку.

– Мне его убить?

– Я не имею в виду, что надо бегать за ним и искать способ воткнуть в него острый колющий или режущий предмет. Заслони землю – и половину битвы выиграешь. Он реки крови пролил, чтобы вырвать тебя, как дерево. Но даже такая, ты его конец и начало, правда о нем. Земля знает, что Бог пришел с мечем, пусть от меча и погибнет. И никогда не забывай, что ближний твой пришел войной – он враг, который нападает из-за угла темной ночью, как разбойник, и не пощадит ничего, что живо и может знать о нем.