— Сиди спокойно.

Потом одна из старух говорит:

— Можешь войти.

Я вхожу в спальню, Антония протягивает мне руку, целует меня, смеется:

— Это девочка. Смотри. Хорошенькая девочка, твоя сестра.

Я смотрю в кроватку. Там лежит что-то фиолетовое и кричит. Я беру руку, считаю, глажу ее пальцы один за другим, у нее десять пальцев. Я засовываю ей в рот большой палец ее левой руки, она перестает плакать.

Антония улыбается мне:

— Мы назовем ее Сара. Тебе нравится это имя?

Я говорю:

— Да, имя не важно. Имя может быть любое. Она моя сестричка, правда?

— Да, твоя сестричка.

— И Лукаса тоже?

— Да, и Лукаса тоже.

Антония плачет. Я спрашиваю у нее:

— А где я буду спать теперь, когда кроватка занята?

Она говорит:

— В кухне. Я попросила мою маму приготовить тебе кровать в кухне.

Я спрашиваю:

— Мне больше нельзя спать у вас в комнате?

Антония говорит:

— Лучше тебе спать в кухне. Ребеночек будет часто плакать и будить всех несколько раз за ночь.

Я говорю:

— Если она заплачет и будет тебе мешать, просто засунь ей ее палец в рот. Палец левой руки, как я делаю.

Я возвращаюсь на кухню. Осталась только одна старая женщина, мать Антонии. Она кормит меня хлебом с медом. Она поит меня молоком. Потом она мне говорит:

— Ложись, малыш. Ты можешь выбрать любую кровать.

На полу лежат два матраса с подушками и одеялами. Я выбираю матрас у окна, так я могу смотреть на небо и на звезды.

Мать Антонии ложится на другой матрас и, перед тем как уснуть, молится:

— Боже Всемогущий, помоги мне. У ребенка нет отца. У моей дочери ребенок без отца! Знал бы это мой муж! Я ему солгала. А второй ребенок вообще не ее! Какое несчастье случилось. Что мне сделать, как спасти эту грешницу?

Бабушка бормочет, я засыпаю, я счастлив, что я с Антонией и с Сарой.

Мать Антонии встает рано утром. Она купает ребеночка и переодевает его несколько раз в день. Она стирает белье и развешивает его над нами в кухне. Все это время она бормочет себе под нос. Может быть, молитвы.

Она не задерживается у нас надолго. Через десять дней после рождения Сары она уезжает с чемоданом и молитвами.

Мне хорошо одному на кухне. Утром я встаю рано и иду за хлебом и за молоком. Когда Антония просыпается, я вхожу в спальню с рожком молока для Сары и, чашкой кофе для Антонии. Иногда я даю Саре рожок, а потом я могу смотреть, как Сару моют, пытаюсь рассмешить ее, показываю ей игрушки, которые мы купили ей вместе с Антонией.

Сара становится все красивее. У нее вырастают волосы и зубы, она умеет смеяться, она научилась хорошо сосать палец.

К сожалению, Антония должна снова выйти на работу, потому что родители больше не посылают ей денег.

Антония уходит каждый вечер. Она работает в кабаре, поет и танцует. Она возвращается поздно ночью, утром она усталая и не может заниматься Сарой.

Каждое утро приходит соседка, она купает Сару, потом ставит ее в манеже с игрушками на кухне. Я играю с ней, пока соседка готовит обед и стирает. Помыв посуду, соседка уходит, и если Антония еще спит, то всем занимаюсь я сам.

Днем я гуляю с Сарой, она сидит в коляске. Мы останавливаемся в скверах, где есть детские площадки, я даю Саре побегать по траве, поиграть в песок, качаю ее на подвесной перекладине.

Когда мне исполняется шесть лет, меня отправляют в школу. В первый раз со мной идет Антония. Она говорит с учителем и оставляет меня одного. После уроков я бегу домой, чтобы посмотреть, все ли в порядке, и погулять с Сарой.

Мы ходим все дальше и дальше, и вот так, совершенно случайно, я оказываюсь на той улице, где я жил с родителями.

Я не рассказываю об этом ни Антонии, никому другому. Но каждый день я устраиваю так, чтобы пройти мимо дома с зелеными ставнями, на минуту останавливаюсь там и плачу. Сара плачет вместе со мной.

В доме никто не живет. Ставни закрыты, из трубы не идет дым. Сад перед домом зарос сорняками, за домом, во дворе, орехи наверняка попадали с дерева и никто их не собрал.

Однажды вечером, когда Сара спит, я выхожу из дома. Я бегу по улицам бесшумно, в полной темноте. Из-за войны уличное освещение не горит, окна домов тщательно затемнены. Мне хватает света звезд, все улицы, все переулки запечатлены в моей памяти.

Я перелезаю через ограду, огибаю дом, сажусь под ореховым деревом. Мои руки нащупывают в траве крепкие и сухие орехи. Я набиваю ими карманы. Назавтра я снова прихожу туда с мешком и собираю в него столько орехов, сколько могу унести. Увидев на кухне мешок орехов, Антония спрашивает:

— Откуда эти орехи? Я говорю:

— Из нашего сада.

— Из какого сада? У нас нет сада.

— Из сада того дома, где я жил раньше. Антония сажает меня к себе на колени:

— Как ты его нашел? Как же ты его вспомнил? Ведь тебе тогда было всего четыре года.

Я говорю:

— Теперь мне восемь. Скажите, Антония, что случилось? Скажите, где они? Что с ними стало? С Отцом, с Матерью, с Лукасом?

Антония плачет и крепко прижимает меня к себе:

— Я надеялась, что ты все забудешь. Я ничего тебе об этом не говорила, чтобы ты все это забыл.

Я говорю:

— Я ничего не забыл. Каждый вечер, когда я смотрю на небо, я думаю о них. Они на небе, правда? Они все умерли.

Антония говорит:

— Нет, не все. Только твой Отец. Да, твой Отец умер.

— А где моя Мама?

— В больнице.

— А мой брат Лукас?

— В Восстановительном Центре. В городе С, около границы.

— Что с ним случилось?

— Его задело пулей, рикошетом.

— Какой пулей?

Антония отталкивает меня, встает:

— Оставь меня, Клаусс, пожалуйста, оставь меня.

Она идет в комнату, ложится на кровать, продолжает всхлипывать. Сара тоже начинает плакать. Я беру ее на руки, сажусь на край кровати, где лежит Антония.

— Не плачьте, Антония. Скажите мне все. Лучше мне все знать. Я теперь достаточно большой, чтобы знать правду. Задавать себе вопросы — это еще хуже, чем все знать.

Антония берет Сару, укладывает ее рядом с собой и говорит мне:

— Ляг с другой стороны, пусть она уснет. Она не должна слышать то, что я тебе скажу.

Мы лежим на большой кровати, втроем, долго лежим и молчим. Антония гладит по волосам то Сару, то меня. Когда мы слышим ровное дыхание Сары, мы знаем, что она заснула. Антония начинает говорить, глядя в потолок. Она говорит о том, как моя Мать убила моего Отца. Я говорю: