Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, извини, долго пришлось ждать? – Я бросаю куртку на стул напротив него.
– Нет, недолго. Мне повезло с этим столиком – пара старичков как раз поднималась, когда я вошел.
– Будешь еще кофе? Может, поедим чего-нибудь?
– Спасибо. Еще кофейку не помешало бы.
Сцепив пальцы, он кладет руки на влажную столешницу, и что-то в нем вдруг кажется таким непривычным, что я таращусь, не в силах понять что именно. Потом до меня доходит – те редкие случаи, когда я видела Динни вот так, в покое, в уютной обстановке, можно пересчитать по пальцам одной руки. Чтобы он расслабленно сидел за столом, не спешил снова туда, на волю, и занимался чем-то обыденным и прозаичным, например пил кофе в кафе.
– Что-то не так? – спрашивает он, заметив мой взгляд.
– Все нормально. – Я трясу головой. – Сейчас вернусь.
Я покупаю две большие кружки кофе со сливками и миндальный круассан для себя.
– Ты сегодня не позавтракала? – спрашивает Динни, когда я сажусь.
– Почему? Ела… – Я отрываю уголок и макаю в кофе. – Но сейчас Рождество.
Динни благосклонно улыбается, приподняв одну бровь. Свет солнца льется в окно, и вокруг его головы образуется ореол, такой ослепительный, что смотреть больно.
– Нашла, что искала?
– И да и нет. Согласно записям, по эту сторону Атлантики тот ребенок не умирал, значит, наверное, как ты и предположил, это случилось по ту сторону.
– Или… – начинает Динни.
– Или что?
– Или ребенок вовсе не умирал.
– Тогда где же он?
– Не знаю, это же ты ведешь расследование. Просто указываю на еще одну причину, по которой может не быть записи о его смерти.
– Верно. Но в брачном свидетельстве Кэролайн обозначено, что она девица. Так не написали бы, будь у нее ребенок от другого мужчины, – рассуждаю я. Динни пожимает плечом. Я протягиваю ему зубное кольцо: – Я проверила маркировку на этой штучке. Это…
– Зубное кольцо для ребенка? – кивает Динни.
– Подумать только, все это знают, кроме меня. – Я закатываю глаза. – Короче говоря, это американская фирма, а изготовлено оно в девятьсот втором году.
– А разве ты и без того не знала, что ребенок был рожден в Америке? Что это доказывает?
– Ну, по крайней мере это, по-моему, доказывает, что Кэролайн была его матерью. Когда я показала фотографию маме, она предположила, что Кэролайн могла сняться со своим крестником или с ребенком ее друзей… что-то в этом роде. Но если она всю жизнь хранила это кольцо, значит наверняка это был ее сын, тебе так не кажется?
– Думаю, да, – кивает Динни и возвращает мне костяное кольцо.
От горячего кофе у меня раскраснелись щеки. Динни смотрит в окно, на людную улицу, он о чем-то глубоко задумался.
– Так как же, нравится вам быть хозяйками поместья? Начали привыкать к новой жизни? – неожиданно спрашивает он, все еще глядя в окно, отвернувшись от меня.
– Вряд ли. Мне кажется, мы вообще никогда не сможем считать этот дом своим. А насчет того, чтобы остаться здесь жить… не знаю. На уход за ним понадобится куча денег.
– А как же все несметные богатства Кэлкоттов, о которых судачат в поселке, вы же их унаследовали?
– Боюсь, это только слухи. Состояние семьи пришло в упадок после войны, и я говорю о первой войне. Мередит постоянно жаловалась, что мои родители ей не помогают, что ей не под силу поддерживать дом и имение. Поэтому она постепенно распродала почти все земли, лучшие картины, серебро… ну и так далее. После ее смерти остались кое-какие деньги, но их едва хватит, чтобы заплатить налоги на наследство.
– А как насчет титула?
– А… он перешел к Клиффорду, отцу Генри. – Произнося это имя, я поднимаю взгляд и на миг встречаюсь глазами с Динни. – Мой прадедушка, тоже Генри, обращался в парламент и внес поправку в грамоту о пожаловании дворянства, потому что у него не было сыновей. Согласно этой поправке титул баронессы мог перейти к Мередит, но потом должен был вернуться к мужчине. Ее наследователю мужского пола или как там это называется.
– Так вот почему Мередит оставалась Кэлкотт даже после замужества? А почему твоя мама тоже Кэлкотт? И как вышло, что ты и Бет тоже носите фамилию Кэлкотт?
– Потому что Мередит буквально вынудила моих родителей так сделать. Бедный папа не мог ей противостоять. Она заявила, что фамилию рода Кэлкотт никак нельзя утратить. У Элланов, видимо, недостаточно веса в обществе.
– Странно тогда, что она завещала дом вам, девочки, если титул перешел к дяде, а ей так хотелось, чтобы продолжался род и все такое, – бурчит Динни, гоняя остатки кофе по дну кружки.
– А Мередит и правда была со странностями. Она никак не могла повлиять на то, кому перейдет титул, но с домом-то вольна была поступить как вздумается. Может, ей показалось, что это лучший способ сохранить семью.
– Стало быть, после Клиффорда титул…
– …исчезнет. Не будет больше баронов Кэлкоттов. Теоретически Клиффорд мог бы обратиться в суд и передать его Эдди, но Бет ни за что на свете этого не допустит.
– Нет?
– Она не хочет иметь с этим ничего общего. Как и с домом, кстати. А это, видимо, определит и мое решение – ведь мы должны были поселиться здесь вместе, если захотели бы его сохранить.
Динни долго молчит. Я почти физически ощущаю сгустившееся между нами облако – это сопротивление Бет.
– Что, в общем, неудивительно, – тихо говорит Динни.
– Что? – переспрашиваю я, наклоняясь вперед.
Но Динни молча откидывается на спинку стула.
– Так почему же вы здесь? Если знаете, что все равно не останетесь?
– Мне казалось, что нам нужно здесь побывать. Что это будет хорошо… хорошо для Бет. Для нас обеих. Вернуться, пожить тут какое-то время и… – я неопределенно взмахиваю рукой, подбирая слова, – пережить заново. Ну, ты понимаешь.
– Чем же это так хорошо для нее? Мне показалось, она даже думать не хочет обо всем этом, не говоря уж о том, чтобы заново переживать. Ваши детские годы здесь, я имею в виду.
– Динни, – я продолжаю не сразу, – когда ты заходил и разговаривал с ней… что ты имел в виду, когда сказал, что ей кое о чем необходимо узнать? Что ты хотел ей сказать?
– А ты подслушивала, что ли? – спрашивает он с непонятным выражением.
Я пытаюсь изобразить раскаяние.
– Что ты имел в виду, Динни? Это как-то связано с Генри? – настаиваю я с яростно бьющимся сердцем.
Динни глядит на меня исподлобья:
– Мне кажется, я ей должен… нет, не то. Это неверное слово. Я уверен, что ей нужно, обязательно нужно узнать кое-что о… о том времени, когда мы были детьми. Я не знаю, что она об этом думает, но… кое-что тогда произошло совсем не так, как это выглядело, – тихо произносит он.