Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А в какое примерно время? – загораюсь я.
– Ух! – Кейт машет красной узловатой кистью, будто швыряет что-то себе за спину. – Давным-давно. Тогда, знаете, работать начинали очень рано. По-моему, она нанялась в служанки, когда была совсем еще девчушкой. До Первой мировой, это уж точно.
Я делаю глубокий вдох, от волнения у меня зудят ладони.
– Знаете, как его найти, Корнер-Коттедж? – продолжает Кейт. – Если выходить из поселка, в сторону Пьюси, помните, там еще дорога резко сворачивает влево? И там маленький домик под крышей из тростника, за зелеными воротами.
– Да-да, знаю его. Спасибо вам, – благодарно улыбаюсь я.
Вскоре я откланиваюсь, тем более что Хани задремала на диване, а Мо, забрав у нее девочку, укладывает ее в коляску.
– Заходи к нам еще, обязательно! И Бет приводи, я буду рада повидаться с вами обеими, – приглашает Мо, и я киваю, уже выходя на улицу, где мороз больно кусает меня за нос.
Я направляюсь прямиком в Корнер-Коттедж, стоящий в отдалении на окраине Бэрроу-Стортона. Стены, когда-то белоснежные, посерели и покрылись грязными разводами. Штукатурка местами растрескалась, тростник совсем потемнел и просел. Ворота заперты, но я протискиваюсь внутрь и иду по сплошь заросшей сорняками дорожке. Изо всех сил стучу в дверь три раза, замерзший дверной молоток обжигает пальцы.
– Вы ко мне, красавица? – Невысокого роста бодрый старик улыбается мне, приоткрыв дверь на цепочке.
– Здравствуйте. Э-э… извините за беспокойство, вы Джордж Хетэуэй? – Я поспешно собираюсь с мыслями.
– Я, я, красавица. Чем могу быть полезен?
– Меня зовут Эрика Кэлкотт, и я хотела бы…
– Кэлкотт, вы сказали? Из поместья? – перебивает Джордж.
– Да, совершенно верно. Я просто…
– Секундочку! – Дверь захлопывается у меня перед носом, а через мгновение распахивается, уже без цепочки. – В жизни не подумал бы, что кто-то из Кэлкоттов навестит меня, войдет в эту дверь. Вот так штука! Входите, входите, не стойте на пороге!
– Спасибо. – Я захожу внутрь. Внутри чисто, прибрано, тепло. Приятный сюрприз, учитывая то, как выглядит домик снаружи.
– Проходите. Я только поставлю чайник, и вы расскажете, что же вас ко мне привело. – Джордж устремляется впереди меня по узкому коридору. – Вы пьете кофе?
Кухня тесная, захламленная – банки из-под печенья, половники и кухонные лопатки, ржавеющее решето, луковая шелуха. Вещи красноречивее слов говорят об отсутствии в доме женщины. На столе лежит деталь от мотора, черная и промасленная. Набор гаечных ключей на холодильнике. Джордж двигается проворно и расторопно, и это заставляет забыть о его возрасте. Аккуратно причесанные белые вьющиеся волосы обрамляют узкое лицо, удивительные бледно-зеленые глаза, такого же цвета, как огонь, когда горит собранный на берегу плавник – так окрашивает пламя морская соль.
– А я ведь только вчера вернулся, повезло вам, что застали меня дома. Ездил на Рождество к дочери в Йовил, навещал. Рад я был с ней повидаться, и с внуками, конечно, тоже, а все-таки как ни хорошо в гостях, а дома лучше. Верно я говорю, Джим? – Он обращается к маленькой, толстой жесткошерстной дворняжке, которая выбирается из своей корзинки, ковыляет к нам и обнюхивает мне ноги. От собаки исходит острый душок, но я тем не менее чешу ее за ухом. Под ногтями остается вонючая грязь. – Ну вот. Садитесь, красавица.
Старик протягивает мне кружку быстрорастворимого кофе, и я, присев на стул у столика с пластиковым покрытием, блаженно обхватываю ее замерзшими руками.
– Так вы, стало быть, переехали теперь в большой дом, так?
– О нет, на самом деле не совсем. Мы приехали сюда на Рождество – я и сестра. Но вряд ли мы будем жить здесь постоянно, – пускаюсь я в объяснения.
У Джорджа разочарованно вытягивается лицо.
– Как обидно… Надеюсь, хоть продавать не собираетесь? Было бы жаль, чтобы такой дом ушел из семьи, которой принадлежал столько лет.
– Да, я понимаю. Понимаю. Но наша бабушка оставила довольно специфические распоряжения насчет дома, так что… ну, скажем так, нам было бы слишком трудно сохранить его, – говорю я.
– О, простите, вы не должны оправдываться. Я сую нос не в свое дело. В семейные дела лучше не лезть, там бог знает сколько своих тонкостей, даже в таких важных семействах.
– Видимо, в важных особенно, – улыбаюсь я.
– Матушка моя служила в вашей семье, вы знаете? – сообщает мне Джордж с нескрываемой гордостью в голосе.
– Да, знаю. Я поэтому к вам и пришла. Мне о вас рассказали Динсдейлы…
– Мо Динсдейл?
– Да, она.
– Милая леди. И смышленая, знаете ли. Обычно это мужская работа – чинить автомобили. У меня у самого был гараж, знаете ли, у дороги на Девайзес. Но когда их большой фургон нуждался в ремонте, Мо всегда сама присутствовала и смотрела за мной зорко, как ястреб! Это было лишнее, я и не собирался никогда водить ее за нос, ни к чему мне это, милая леди, – хихикает Джордж.
– Мне стало интересно, рассказывала ли вам ваша матушка о времени, которое она провела в усадьбе? – спрашиваю я, отпивая кофе и обжигая горло.
– Говорила ли она об этом? Да она никогда не переставала говорить об этом, красавица моя, с тех самых пор, как я еще мальчонкой был.
– Да что вы? А долго она там работала, не знаете? Вам известно, когда она туда пришла? – В нетерпении я наклоняюсь к Джорджу. Под столом Джим приваливается к моей ноге, тяжелая теплая тушка.
Джордж ухмыляется:
– Из-за того, сколько времени она там прослужила, и был весь сыр-бор! Ее ведь уволили, знаете ли. Спустя всего каких-то восемь или девять месяцев после того, как она приступила к работе. Такой вот позорный факт, в нашей семье его немного стыдились.
– О… – Я не могу скрыть разочарования, едва ли она могла много узнать за такое короткое время. – А за что уволили, вы не знаете? Что случилось?
– Леди Кэлкотт обвинила ее в воровстве. Мать отрицала это до конца своих дней, но ничего не попишешь. Тогда благородным не требовалось доказательств. Пришлось ей собирать вещички, и никаких рекомендаций не дали, ничего. Повезло еще, что здешний мясник – мой папаша – был в нее влюблен с того момента, как в первый раз ее увидел. Вскоре они поженились, так что не пришлось ей долго жить в нужде.
– Которая леди Кэлкотт это была? Вы знаете год, когда ваша матушка работала в доме?
– Леди Кэролайн, вот она и была. Конец девятьсот четвертого и начало девятьсот пятого года, помню, мать не раз мне это говорила. – Джордж задумчиво потирает подбородок, погрузившись в воспоминания. – Наверняка так, – заключает он. – Она же вышла за моего старика осенью девятьсот пятого.
– Кэролайн была моей прабабушкой. Хотите, я покажу вам ее фотографию? – улыбаюсь я. – Снимок при мне, в сумке. Нью-йоркский портрет.