Здесь я уже ощутил неуверенность, а со спутника не посмотришь, вообще вай-фая нет, пичалька, но когда навстречу попался боевик, чем-то смахивающий на мордовского тракториста, я сказал требовательно:

– Стой! Отвечай быстро, в какой комнате поместили спасенную от противника заложницу? Женщина такая…

Он сказал торопливо:

– Это этажом ниже! Я ей только что ужин относил!

– Она здесь? – переспросил я. – Еще не увезли?

– Нет, – поклялся он испуганно, – конечно, здесь…

– Непорядок, – сказал я громко и с возмущением. – Ладно, иди! Я разберусь.

Он с облегчением заспешил дальше, я отыскал лестницу вниз, но когда был уже на середине, сверху раздался голос:

– Вот вы где, профессор!.. Поднимайтесь сюда, дело срочное.

Лейтенант Багрянцев на ярусе выше машет рукой, но улыбка недобрая, я быстро прикинул разные варианты, однако с ним двое десантников, что сразу бросились ко мне, а я сказал мирно:

– Да, конечно. А то я что-то заскучал там.

Боевики расступились, давая мне дорогу, и пошли за спиной. Багрянцев сказал с укором:

– Что же вы так?.. Здесь военная база, нельзя так вот…

– Да возжелалось пройтись, – сообщил я. – Как ученому, мне все интересно.

– Нельзя, – отрезал он. – Прошу вас вернуться в свою комнату. Ах, у вас еще нет?.. Хорошо, тогда… Тахир! Возьми двух человек и отведи этого товарища в двадцать девятую комнату.

Словно из ниоткуда появился широкий в плечах боевик, настольно темнокожий, что похож на уроженца Африки, хотя, возможно, всего лишь таджик из горных районов.

– Есть, – ответил он четко, вскинул руку, подав некий знак пальцами, и к нам подбежали двое с зелеными повязками на головах, тоже смуглые, как головешки. – Прошу вас…

Я кивнул, не драться же здесь, и пошел с ними, вроде бы свободный, но все трое смотрят так, что сделай я неверный шаг, тут же набросятся, скрутят в бараний рог и потащат уже силой.

Двадцать девятая комната на первом этаже, крохотная, минимум необходимой мебели, окон нет, что и понятно, две яркие лампы.

Я прошел на середину комнаты, повернулся, боевики отошли друг от друга в стороны, стволы их автоматов смотрят мне в живот.

Тахир сказал резко:

– Пистолет сдайте. Посторонним нельзя.

– Это мое личное, – запротестовал я.

Он молча сделал шаг вперед и требовательно протянул руку ладонью верх. Я с горестным вздохом вытащил пистолет и опустил ему на ладонь. Он тут же сунул его за пояс, даже не подумав потребовать снять пояс с кобурой.

– Ждите, – велел он. – Это секретный лагерь, вы должны понимать, тут строго.

– Понимаю, – ответил я.

Они ушли, плотно закрыв за собой дверь, но по коридору прозвучали шаги только четырех ног, а это значит, одного из боевиков оставили охранять эту дверь.

Где-то минут через десять через порог переступил в сопровождении двух огромного роста боевиков грузный человек в черном балахоне игиловца. Впервые вижу, чтобы так откровенно демонстрировали свою принадлежность к террористам.

Еще до того как он поднял голову и вперил в меня нещадный взор, я ощутил исходящую от него ауру власти и силы. Могучий волк, что подчиняет одним видом и четко проецируемой свирепостью.

Я поинтересовался на арабском:

– Мне выпала честь видеть прославленного шейха Исмаила-оглы?

Если он и удивился, то не показал виду, остановился передо мной, взгляд пристальный, оценивающий.

– Да, – ответил он на арабском с примесью наречия бедуинов, – я слышал, вы ученый человек. Что скажете, профессор, когда услышите, что среди этих новобранцев, которые продали все, что у них было, чтобы купить оружие и снаряжение, и теперь пополняют мои отряды, почти все, как говорите, белые?.. Русские, украинцы, белорусы…

Я бросил взгляд на охранников, один из них точно русский или украинец, пробормотал:

– Когда будут топать через Таджикистан, присоединятся и местные. Небелых станет больше, демография станет близка к общему составу ИГИЛа.

Он посмотрел остро.

– Знаете!.. Но все равно. Если борьба цивилизаций, почему русские уходят в армию халифата?

– Молодые, – ответил я. – Дури много. Жаждут действий.

Он хмыкнул.

– А вы не молодой?

– Я доктор наук, – напомнил я. – Это предполагает зрелость ума. Без нее доктором не станешь. Я не смотрю на халифат, как западный обыватель, для которого это абсолютное зло, но и не идеализирую, как восторженная ребятня.

Он нахмурился.

– А что, по-вашему, в халифате плохо?

– Говоря откровенно, – сказал я, – это не для ушей моих друзей и коллег, мне в халифате нравится очень многое, а главное – здоровый стержень. Да и сам Коран, что шокировало бы моих коллег, на порядок выше и умнее Нового Завета. Это бесспорно, хотя вслух никому не скажу, не люблю спорить с дилетантами.

Он спросил настороженно:

– Тогда что…

– В малости, – ответил я. – В той малости, что позволила вырваться вперед Ирану и Турции. Иран сейчас обгоняет по темпам развития любую западную страну, не так ли? И даже в области наук, кто бы поверил раньше?.. А вот как халифат поступает с учеными, несмотря на то что в Коране записано, что чернила ученого так же дороги Аллаху, как и кровь мученика?

Он нахмурился.

– На этом участке дороги к Аллаху нам важнее кровь мучеников.

– Вы поправляете Мухаммада, – спросил я, – или самого Аллаха?

Он дернулся, вскипел, но взял себя в руки достаточно быстро, чувствуется ментальная дисциплина руководителя.

– Идет война!

– Народ, – сказал я, – люди которого обвязываются взрывчаткой и взрывают себя в стане врага, победить невозможно. Это мы доказали еще в то время, когда вся промышленность Европы работала на немецкую армию, а она победно катила по нашим землям. Тогда наши бойцы, обвязавшись гранатами, бросались под немецкие танки…

Он пробормотал:

– Понимаю. Это были герои.

– Это был массовый героизм, – подтвердил я. – Бросались на амбразуры дзотов, направляли горящие самолеты на колонны врагов… но сумели выстоять, а когда уже погнали врага обратно в его норы, тогда уже наши бойцы под танки не бросались.

Он сказал мрачно:

– Склоняю голову перед таким народом. Но теперь этот народ погряз в пьянстве. Над миром взошла звезда ислама!

– Вас такими тоже не победить, – сказал я. – А как, никто на Западе не знает. Пока только натравливают друг на друга. Это вы уверены, что шииты и сунниты разные, а для Европы вы все – мусульмане, и чем больше перебьете друг друга, тем лучше. Не подумали о таком?