— Что за байда? — задумчиво прислушиваясь к топоту в коридоре и к пулеметным очередям, доносившимся снизу, спросил он: не то у Галины, не то у самого себя.

— Это не байда! — услышал он голос журналистки, в котором вдруг прорезались какие-то незнакомые ему интонации.

— Что? — Комаров повернулся к Галине и на мгновение застыл, потрясенный увиденным…

Ипатьева стояла совершенно голая, не успев, в отличие от Гены, одеться. Зато она успела достать откуда-то сверкающий черным металлом «кольт», ствол которого смотрел прямо в переносицу хозяина приватизированной психиатрической лечебницы.

— Ты что, Галя? — спросил Комаров, не понимая, что происходит.

— Ничего, — спокойно ответила журналистка. — Ничего. Брось свой пистолетик: он все равно не заряжен. Кончен бал, директор «дурки». Отгулял ты свое, Гена Комаров. Великий комбинатор…

Комаров очень спокойно поднял свой пистолет, навел его на журналистку и нажал на спуск. Выстрела, как и предупреждала Галина, не последовало.

— Может быть, ты объяснишь?.. — начал Гена, уже понимая, что сейчас скажет ему ушлая москвичка. Гораздо более ушлая, чем он предполагал с самого начала.

— А что — ты сам еще не понял? Все обвинял москвичей в недалекости и провинциальности… А сам? Попался точно так же, как и Кульков. Все, Геночка! Это идут за тобой. Твою охрану там мочат. А тебя… С тобой будут другие люди разговаривать. Даже не Гнедко — повыше бери! Потому что прежде чем тебя замочат, надо еще, чтобы ты кое-что подписал, кое-какие номера счетов назвал. Понял? В том, что ты все это сделаешь, можешь не сомневаться. Есть много разных способов. Да ты их должен знать — как работник психиатрической клиники!.. Мания величия у тебя, Гена. Надо же что придумал: устроил себе офис в дурдоме! Это ты специально? Я-то тебя узнала за эти дни: конечно, ты иронию свою хотел показать… Мог бы найти другое место, и запросто. Так нет — показать всем решил: вы, мол, все идиоты, а я — главный врач, который вами командует и управляет! Нет, Геночка. Есть другие. Не такие уж они и идиоты. Сообразили — все твои комбинации раскусили, еще когда ты их только начал запускать. Что ты мне плел — решил к рукам прибрать то, что другие сделали? Кто? Ты?! Шестерка Боровиковская?.. Нет, Гена, ты много на себя взял. Денег мне тут давал… Да мне Гнедко дал столько, что мне твои жалкие тысячи — просто взять и заместо прокладок положить! Понял?

— Ах, значит, ты с Гнедко на пару меня разводила тут? Ждали, значит, пока я все карты вам выложу? Тебе то есть…

— А что ж? Конечно! Ты разводишь, тебя разводят — надо быть к этому готовым.

— А ты специально за этим сюда приехала? В качестве такого вот шпиона?

— Ну да! Не все же мне ишачить за гроши на этом телевидении. Приятно, конечно, но оно ведь никуда от меня не уйдет, правда? Тем более что теперь я, как ты знаешь, генеральный продюсер… В общем, Гена, советую смириться, поскольку сейчас Гнедко со спецназом сюда нагрянул. Слышишь, как садят внизу?.. Это, Гена, не бандиты твои, а спецназ. Все официально! Ты у нас теперь особо опасный преступник — организатор заказных убийств, понимаешь ли, важных персон. Маликова, к примеру. Про Гриба твоего я уже не говорю…

Дверь, ведущая из апартаментов Гены в коридор, распахнулась, и на пороге возник Захар Яковлевич Гинденблат с ручным пулеметом наперевес.

Комаров отшатнулся от двери и оказался рядом с Галиной. Ипатьева же взирала на Гинденблата с не меньшим изумлением, чем хозяин апартаментов, которого она продолжала держать на мушке.

Захар Яковлевич Гинденблат в свою очередь, тоже слегка ошалел от открывшейся перед ним голливудской сцены: обнаженная красавица с пистолетом в руке и высокий, стройный молодой мужчина в хорошем костюме, которого она держит на прицеле; вид у красавицы при этом весьма решительный.

Эта заминка Захара Яковлевича и определила исход ситуации.

— Вы кто? — растеряно спросила Галина, ожидавшая увидеть взвод ОМОНа. Или самого Гнедко в сопровождении охранников. Но уж никак не замызганного старикашку с допотопным пулеметов времен Великой Отечественной. И с удушливым запахом перегара изо рта, ощущаемым отчетливо даже на расстоянии.

Захар Яковлевич не успел ответить. Комаров среагировал быстрее: он одной рукой перехватил руку Ипатьевой и вырвал у нее пистолет, а другой своей рукой локтевым захватом пережал ей горло. Притянул журналистку к себе и приставил пистолет со снятым предохранителем к виску Галины.

— Дорогу! — хрипло бросил Геннадий Гинденблату. — Дорогу, гад, или я убью ее!

Захар Яковлевич, продолжая целиться в Комарова, сделал шаг в сторону.

ОМОН действительно прибыл на место. Приехал и Гнедко, разработавший всю операцию еще в Москве и привлекший к участию в ней Ипатьеву (она соблазнилась большими деньгами, которые Гнедко с легкостью перевел на ее счет, специально открытый для этого в Нью-Йорке): на черном «Мерседесе», с целой сворой телохранителей. Но произошло это всего на несколько минут позже того, как началась не запланированная никем атака трофейщиков.

Максимов полулежал на заднем сиденье джипа, постепенно приходя в себя и с облегчением чувствуя, как тяжесть в груди отпускает, как голова перестает кружиться и клочки мыслей, вертящихся в бешеном круговороте, начинают складываться в нормальные, доступные для понимания фразы и предложения.

«Обложили! — думал он, машинально шаря по карманам в поисках сигарет. — Наконец-то… Я же сам учил детей, говорил им, что зло никогда не останется безнаказанным. В той или иной форме. Вот — первый звоночек уже случился: Смерть-матушка стучится в дверь… Сейчас легко мог коньки отбросить! (Сколько таких мужиков валится на улицах с сердечными приступами? Да каждый день, пожалуйста: бац! — и летальный исход. А что я сделал хорошего? Сделал ли вообще что-нибудь?)»

Максимов нащупал-таки сигареты и закурил. Ему было безразлично — можно сейчас вдыхать дым — сразу-то после приступа! — или нельзя. Это волновало меньше всего.

«Сделал! Еще тогда, когда детей учил. Когда был обычным «совком». Когда слово «бандит» для меня звучало как книжное и не имеющее отношения к окружающей реальности. Вот тогда, кажется, кое-что сделал. По крайней мере, одного-двух пацанов вывел на, что называется, путь истинный. Хотя — кто его знает: где он, истинный путь-то? Легко было бы жить, если бы все знали про этот истинный путь! Никто его не знает. И я не знаю…»

Максимов скосил глаза в окошко и увидел любопытную картину: из сумрака на набережную маленькой речки выехал черный «Мерседес», казавшийся благодаря призрачности питерской ночи еще больше, чем он был на самом деле. За «мерсом» показались два джипа и автобус. Из последнего начали бесшумно выпрыгивать на землю ловкие, мощные фигуры ребят в камуфляже и в масках, целиком закрывавших лица.

«Вот и все! — печально подумал Николай Николаевич. — Против этих мне не потянуть. Как жалко! И додумать не успел. Но сдаваться — идти под суд, вилять, оправдываться… Нет, не могу!»