Она наконец-то извлекла что-то из ящика и, шаркая, приблизилась к Ане. Та сжалась на стуле. Наклонив Анину голову, она засунула ей в ухо маленькую блестящую воронку, тоже, конечно, холодную. Притом что по кабинету докторша перемещалась еле-еле, не отрывая толком ноги от пола, ее движения были неожиданно сильные, почти грубые. Аня поморщилась – не от боли, а от неприязни.

Ни слова не говоря, докторша вынула воронку и снова прошаркала к шкафу.

– Ну что там? – осторожно спросила Аня.

Старуха ей не ответила, но раздраженно швырнула воронку в белую полукруглую миску, похожую на эмбрион, и снова принялась возиться в шкафу.

– Ухо болит? – проворчала она.

– Нет, заложило.

Докторша снова фыркнула, достала из шкафа пузырек и отправилась в обратный путь до Ани. Расстояние в метр она преодолевала так тяжело, что та даже немного опасалась, осилит ли она такое путешествие.

Снова грубо наклонив Анину голову, докторша без всяких предисловий влила ей в ухо какую-то жидкость – само собой, ледяную. Аня дернулась, жидкость потекла по шее.

– Что это? – охнула Аня.

– Борная кислота. Сиди, не дергайся. Ну что, разложило?

Аня осторожно выпрямилась и потрясла головой, как обычно делают, когда выходят из моря. В ухе продолжало шуметь.

– Нет.

– Ну тогда жди, – отрезала докторша. – В душ сходи и промой, может, полегчает.

Доползя до своего рабочего места, она, кряхтя, опустилась на стул и принялась заполнять какие-то бумаги, всем видом демонстрируя, что прием окончен.

Спускаясь с испуганной полицейской по лестнице, Аня с усмешкой заметила:

– Зато теперь можно сказать, что душ мне доктор прописал.

– Это как дежурная скажет, – пролепетала полицейская.

Придя в камеру, Аня вытянулась на койке и стала разглядывать потолок, которым для нее служил верхний ярус кровати. Особых мыслей не было – она вообще давно уже заметила, что утра здесь для нее были намного более тревожными, чем вечера, – к вечеру она просто уставала тревожиться. Потянув за цепочку, висящую на прутьях верхней койки, она принялась машинально накручивать ее на палец. Это движение странным образом успокаивало.

Аня задремала, и во сне, липком и тягучем, совсем не похожем на утренний, ей казалось, что она накручивает нитку толщиной с канат на исполинского размера катушку.

Когда она открыла глаза, за окном было темно.

Аня вскочила в ужасе, не понимая, сколько она проспала и который час. Радио по-прежнему еле слышно пробивалось из-под бумажного заслона. Аня завертела головой, пытаясь понять, как узнать время. В голову пришла отрезвляющая мысль, что, если бы было поздно, ее бы уже позвали на ужин. А вдруг ее звали, но она не услышала сквозь сон? Аня решительно направилась к двери и замолотила в нее ладонью.

– Кто стучит? – пискнула из коридора испуганная полицейская.

– Третья, – гаркнула Аня.

– Что случилось?

– Который час?

– Без пятнадцати восемь.

Аня зыркнула на листок с распорядком дня, висевший возле двери. Звонить можно было до двадцати одного ноль-ноль.

– Вы меня когда звонить поведете? – грозно спросила она через дверь.

– После ужина.

– А душ?

– Я дежурной говорила, она ничего не ответила.

Аня мрачно поплелась к кровати. Уже подходя к ней, подумала: странно, еще нет восьми и лето, а за окном так темно. Забравшись на подоконник, Аня выглянула в прогулочный двор и сразу поняла, в чем дело. За то время, пока она спала, погода опять испортилась: небо было темным не по-ночному, а по-ненастному. Поднялся ветер, и мимо окна, как снег, порывисто летел тополиный пух. На земле по углам он завивался бураном.

Аня снова взялась читать, но продолжала прислушиваться к себе: по мере того, как ее внутренние часы отсчитывали минуты, в ней росло беспокойство. А что, если дежурная специально затянет с ее ужином, чтобы потом сказать, что звонить уже поздно? Не выдержав, Аня отложила книжку и принялась расхаживать туда-сюда по камере. Захотелось есть. На тумбочке в пакете все еще оставалась горсть сушек. Аня подошла к тумбочке – из-под нее по полу в разные стороны брызнули тараканы, мгновенно просочившись в щели между досками.

Аня от неожиданности даже отпрыгнула в сторону. Сушек ей тут же безнадежно расхотелось. Еще чего не хватало напоследок, тараканов! Когда она жила тут с соседками, никаких насекомых не было видно. Может, они прятались, боясь большого скопления людей? Подумав об этом, Аня почувствовала себя одинокой и беззащитной перед полчищами мерзких тварей.

Ей казалось, что на ужин ее отвели только через целую вечность. В столовой Аня в два счета проглотила рис с котлетой и тут же встала из-за стола. Она понимала, что время звонков все равно зависит от настроения дежурной, но не могла не пытаться ускорить события. Ее внутренние часы перестали идти и теперь истерически заливались будильником – ей казалось, если она прямо сейчас не возьмет в руки телефон, случится что-то непоправимое.

Когда через десять минут после ужина за ней зашел полицейский, чтобы отвести на звонки, Аня испытала одновременно облегчение и ужас. Она весь день так настраивала себя на важность этого события, что теперь почувствовала почти нестерпимую ответственность. А вдруг она не успеет прочитать все, что хочет? А вдруг все окажется не так, как она думает? Боже мой, вдруг все окажется именно так, как она думает?! Медленно выдохнув, Аня направилась следом за полицейским.

Выполнив все традиционные формальности: фамилия – телефон в полосатом мешочке – роспись – ожидание, пока отопрут решетку, – она торопливо вошла в комнату для звонков, на ходу включая мобильный. Тут оказалось холодно: окно было открыто, и с улицы дул опять не по-летнему зябкий ветер. Ане было видно, как за оконной решеткой раскачивается вишневая ветка. Она забралась на стул с ногами, сбросив шлепки. Лампочка под потолком тоненько звенела.

Аня набрала в поисковой строке три слова: “прялка нить судьба”, – и принялась читать.

Пенелопа, по ночам распускавшая полотно, славянские божества, охраняющие новорожденных, спящая красавица, уколовшаяся веретеном, скандинавские волшебницы, прядущие судьбу, римские богини, греческие. Про греческих Аня помнила еще со школы – они назывались мойрами, – но ее поразило количество аналогов. Суженицы, рожаницы, норны, парки; одна богиня, три, множество – от Гомера до братьев Гримм, от языческих до церковных текстов идея высших сил, определяющих судьбу с помощью прялки и ножниц, была универсальна.

Аня рассмотрела на картинках, как выглядит веретено, еще внимательнее – как выглядит прялка. Пробежала глазами статью в Википедии про мойр и про их иностранных сородичей. Полистала иллюстрации в гугле. У нее было отчетливое и отнюдь не мистическое чувство, что она и так все это знала – в конце концов, все хотя бы краем уха слыхали про какие-то божества, умерщвляющие человека обрезанием нити. Однако Аня почему-то испытывала настоящий трепет при виде их изображений, при чтении их имен, словно истина, которую она пыталась нащупать все эти дни, скрывалась не в самой идее, а в степени ее детализации.