Аня подняла глаза от телефона и уставилась на ветку за окном. Несмотря на то что в голове у нее была каша из обрывков информации, она знала: где-то там внутри она уже все поняла. Осталось только собраться с мыслями, и тогда это знание поднимется на поверхность.

Лязгнула решетка, и в комнату вошла дежурная.

– Телефон сдаем, – сухо сказала она.

– Вы мне в душ дадите сходить? – спросила Аня и сама удивилась тому, как ровно прозвучал ее голос.

Дежурная некоторое время смотрела на нее, не отрываясь, после чего наконец сказала:

– Сегодня не банный день.

– Ой да ладно вам! – моментально рассердилась Аня. – Все ходят в душ перед освобождением. Жалко вам, что ли?

Дежурная снова помолчала.

– Ладно, – наконец изрекла она. – Перед отбоем. А теперь сдаем телефон.

Аня сунула ей телефон и вышла из комнаты.

Вернувшись в камеру, Аня привычно прошлась по ней в одну сторону, потом в другую. Хотела заварить себе чай и уже взяла было с тумбочки стаканчик, но вспомнила про тараканов и передумала. Забравшись на подоконник, она уставилась во тьму за окном.

Ее подозрения зрели уже давно, а когда Диана рассказывала про свое вязание, оформились окончательно. Все ее сокамерницы были связаны похожими историями – в них жизнь людей зависела от ниток, веревок, шнурков, любой вещи, которую можно было порвать. Диана вязала и распускала шарф для мужа, и он то болел, то выздоравливал. Потом она перестала вязать, и муж умер. Его жизнь так отчетливо зависела от нитки в ее руках, что это было бы даже смешно, если бы не все остальные совпадения.

Катя сорвала с мента крестик, и вскоре он попал в аварию. Точнее, правильно было бы сказать: она порвала шнурок на его шее, после чего он умер. Это, конечно, тоже могло быть случайностью, но Аня больше в случайности не верила.

Кое-что произошло прямо у нее на глазах. Баландер Андрей случайно порвал самодельную веревку, которой Наташа обвязала бутылку, и ошпарился кипятком. Он, однако, не умер, и, значит, между его случаем и предыдущими была какая-то разница. Ане оставалось понять какая.

Ира и Майя, впрочем, оставались загадкой. В Ирином случае, по крайней мере, была смерть – а еще ножницы, которые слишком явно отсылали к той же мифологии. Но разве Ира что-нибудь ими отрезала? Аня помнила, что та рассказывала, как нашла их к шкафу, а потом бросила на пол перед тем, как выпрыгнуть из окна. Аня закрыла глаза и сосредоточилась. Она пыталась вспомнить все, что Ира рассказывала, все, что с ней происходило в ту ночь. Ей пообещали деньги. Напоили. Повезли на дачу. Хотели изнасиловать. Она вырвалась. Почему она вырвалась? Ее привязали к кровати. Аня открыла глаза. Ира говорила, что ее привязали к кровати, но когда она пришла в себя, то начала грызть веревку, чтобы спастись.

Не выдержав, Аня соскочила с подоконника и снова принялась мерить шагами камеру.

Допустим, Ира перегрызла веревку, которой ее привязали, а вскоре человек погиб. Но что тогда с Майей? У нее вообще никто не умирал. Она рассказывала смешную историю про изменявшего ей парня. Про свои аннулированные права. Никаких смертей и в помине не было.

Аня остановилась у раковины и посмотрела на себя в зеркальную пленку. Потом сдвинулась на несколько сантиметров вбок, чтобы увидеть в отражении камеру. Точно так же она смотрела, когда увидела ту, другую, жуткую Майю с паучьими пальцами и живым водопадом волос. От воспоминаний Аню снова передернуло, но одновременно внутри у нее как будто что-то отозвалось. Она вспомнила, как, сидя на кровати, Майя постоянно играла со своими волосами, заплетая и расплетая их. Было как будто с этим что-то связано, и Аня даже наморщилась, пытаясь понять что.

“Сестра хотела забеременеть, но не могла, и думала, что я ее сглазила. Я тогда выдернула у нее один волос, завязала узелком и сказала – видишь, теперь забеременеешь. И она правда забеременела”.

Ане показалось, что это произнесли у нее над самым ухом. Она испуганно обернулась – камера была пуста.

Ну конечно. Она не придала значения, когда Майя об этом рассказывала, потому что вне контекста ее история не имела смысла. Она обретала его только теперь. В то время как все остальные были причастны к чьим-то смертям, Майя была причастна к рождению. В конце концов, богини судьбы были ответственны за жизнь человека от начала до конца.

Из-за ветра окно распахнулось и громко хлопнуло. Аня вздрогнула. Чувствуя, что вся дрожит то ли от холода, то ли от волнения, она закрыла его и села на кровать.

Неужели она в самом деле абсолютно серьезно считает, будто женщины, сидевшие с ней в камере, были наделены магическими свойствами давать и отнимать жизни? Это была какая-то нелепость. Представить себе более земных существ было невозможно. Аня даже немного разозлилась на себя. Обдолбанная Ира или беззубая Наташа – кто из них больше походил на богиню?

Аня посмотрела на соседнюю кровать, которая раньше принадлежала Ире, и вспомнила, как недавно они курили тут гашиш. По коже пробежали мурашки – следом она вспомнила, как открыла глаза и не смогла уместить своих сокамерниц в один взгляд. Она ведь чувствовала тогда, что, хоть они и сидят перед ней, они будто занимают все мыслимое пространство и их отдельные черты, которые ей удавалось уловить, были совсем не человеческими. В тот раз она списала это на свою одурманенность, но что, если тогда она на секундочку смогла подглядеть их настоящий облик?

Аня снова вскочила и принялась нарезать круги. Отделаться от всей этой чертовщины можно было, только если найти в ней очевидный изъян, который подтвердит, что за совпадениями ничего не скрывается. Например, почему все жертвы умирали, а Андрей не умер?

Как мойры вообще выбирали себе жертв? На основе каких критериев? Аня подумала об этом, хотя уже знала ответ. Ей хватило пятнадцати минут в интернете, чтобы прочитать об этом несколько раз. Мойры никого не выбирали. Во всех странах во все времена они были только исполнительницами высшего закона и не испытывали ни сострадания, ни мстительности. Слепое орудие в руках судьбы, лишенное всякой воли.

Если на одну только секунду предположить, что женщины, сидевшие с ней, в самом деле были мойрами (или норнами, или суженицами), означает ли это, что они убивали только людей, которым пришло время умирать? И помогали появиться на свет только тем, кому пора было родиться?

Катя определенно желала зла избившему ее полицейскому, как и Ира наверняка была счастлива спастись с дачи пусть и ценой чужой жизни. При этом Диана говорила, что любила мужа. Если бы она могла выбирать себе жертву, разве стала бы она его убивать? А уж тем более Андрей, обварившийся кипятком? У Наташи вообще не было причин вредить ему.

Почему все-таки, порвав веревку, он остался жив – если опять же на секундочку поверить, что Анины сокамерницы и правда обладали особенными силами? Аня каждый раз делала эту оговорку в своей голове, потому что иначе ей становилось стыдно за такое допущение, хоть она и понимала, что никто не может подслушать ее мысли.