С чего это вдруг они стали болтать о морали инравственности, Дима вспомнить не мог. Но ясно помнил, как во время застольяотметил про себя, что заместителя министра и приятного господина в светломкостюме связывает давняя дружба. Они друг для друга Мотя и Петя, и даженекоторое лёгкое подобострастие сквозило в голосе и во взгляде чиновногоюбиляра, когда он вдруг поднял тост за своего старого товарища, верного инадёжного человека, за эрудита и умницу Грошева Матвея Александровича.

Кстати, именно этот заместитель чуть позже ярко засветился вделе «Вербены» и подал в отставку.

— У древних языческих народов приносить в жертву детейсчиталось делом вполне нравственным. Религия — это вечный торг людей с богами,и дети долго оставались надёжной валютой. У карфагенян гигантская медная статуябога Кроноса была сделана таким образом, что ребёнок, положенный на руки идолу,скатывался в яму, наполненную огнём. Заметьте, живой ребёнок. Финикийский богВаал, о котором говорится в Книге пророка Иеремии, требовал в жертву самыхлюбимых детей из благородных семей и, наконец, Молох, тоже финикийскоебожество, — древний символ ритуального убийства детей.

Господин Грошев был эрудирован, обаятелен. Он разговорился сДимой просто потому, что следователь Соловьёв попался под руку, был посравнению с другими на том банкете достаточно трезв и умел слушать. Где-тодома, в ящиках стола, наверное, сохранилась визитка Матвея Александровича, такчто найти приятного господина Грошева не составит труда.

— Вы что, думаете, это мог быть он? Он — душитель? Он —Молох?

— Не знаю. Я уже старый. Думай ты, Дима.

«Кто угодно, только не он», — Соловьёв сморщился и потёрглаза.

Труп первой девочки нашли через неделю после того банкета.Невозможно представить господина Грошева, совершающего ритуальное убийствоночью в лесу. Пафос его монологов сводился к тому, что человек — животноезлобное и примитивное, им движут лишь инстинкты. Мораль и нравственность —ханжеский набор условных запретов, некая аморфная субстанция, которая постоянноменяется и не имеет твёрдой основы.

Он сыпал фактами и именами из всемирной истории. Он отличноразбирался в том, что касалось ритуальных убийств детей.

Ну и что? Это был просто банкетный трёп, не более.

* * *

В половине второго ночи Антон Горбунов прислал поэлектронной почте всё, что сумел нарыть про абонентов, с которыми говорила ЖеняКачалова.

Прежде всего, Диму интересовали входящие и исходящие звонкиза сутки перед убийством. Их оказалось не так много. Жене восемь раз звонила еёмама. Один раз Дроздова Ирина Павловна, восемьдесят четвёртого года рождения,прописанная в городе Быково Московской области. Та самая Ика. Ей Женя ответилаи говорила три с половиной минуты. А маме своей не перезвонила ни разу.

Был звонок от Куваева Валентина Фёдоровича, шестьдесятвторого года рождения, прописанного в Москве. Ему Женя тоже ответила, и егономер в её книжке был обозначен тремя большими латинскими буквами «VAZ». Тотсамый Вазелин.

Имелись ещё три входящих звонка от Родецкого БорисаАлександровича, сорок четвёртого года рождения, проживающего также в Москве. Изтрёх звонков Родецкого Женя ответила на два. В её записной книжке этого номеране было.

— Шестьдесят один год, — пробормотал Соловьёв. —Родственников с такой фамилией у Жени нет. А ведь он, этот Родецкий, былпоследним, с кем она говорила, примерно за два часа до убийства.

* * *

Часа два, наверное, а может, и больше, Странник кружил погороду. Он ходил очень быстро, почти не уставал от ходьбы, наоборот, набиралсясил. Он отправился в это ночное путешествие потому, что не хотел сразу садитьсяв машину. Оставалась небольшая вероятность, что старый учитель опять выйдет набалкон. Машина стояла под фонарём. Родецкий мог запомнить цвет, марку, номер.Он ведь заметил Странника, когда тот переходил улицу. Вряд ли узнал в нёмсвоего гостя, но мало ли? Лучше не рисковать, не спешить.

Сначала он шёл, не разбирая пути, переулками, проходнымидворами. Вышагивал тяжело, мощно, как ожившая каменная статуя. Лицо его ничегоне выражало. Ветер холодил кожу. Но там, где были приклеены борода и усы,неприятно пощипывало.

Он не смотрел по сторонам, ни о чём не думал. Страстноежелание освободить, спасти очередного ангела, жгло его внутренности, словно онглотнул уксусной кислоты. Он хотел одного: действовать, твёрдо шагать кнамеченной цели. Если бы он остановился сейчас, то, возможно, упал бы замертво.

Мимо мчались машины, и в тёмных салонах мерещились емудетские силуэты. Мелькали редкие прохожие. Когда они проходили близко, егообдавало кислым козлиным запахом гоминидов, который проникал сквозь наслоенияразнообразной маскирующей парфюмерии, бензина, холодной городской пыли,птичьего помёта, табачного дыма, шерсти, кожи.

Вроде бы цель у него сейчас была одна, вполне определённая ипростая: погулять, подождать, вернуться в переулок, где живёт учитель Родецкий,сесть в свою машину, доехать до дома. Потом останется только лечь спать. Аутром он проснётся и продолжит жить по ту сторону Апокалипсиса. Опять станетгоминидом. Обрастёт наружным, дополнительным слоем твёрдой непроницаемой плоти.Улыбчивой, успешной, благополучной плоти. Странник свернётся внутри него, какулитка внутри ракушки, как зародыш в материнской утробе. Страннику нужноспокойно выспаться, набраться сил для очередного священного похода. Однако покаСтранник бодрствует и рвётся в бой.

Между тем он прошёл уже порядочно, не меньше трёх станцийметро. Район был смутно знаком ему. Кажется, он уже бывал здесь. ПамятьСтранника удерживала только то, что необходимо для выполнения великой миссии иобеспечения собственной безопасности. Все ненужные детали, мелочи отлетали, какшелуха. Если бы сейчас его спросили, как его имя, где и кем он работает, естьли у него семья, жена, дети, он бы не сумел ответить. Он знал, как выглядит егомашина, знал, где находится его дом. Машина — средство передвижения. Квартира —убежище. Там еда, тепло, сон.

И вдруг резкий, приторный, ничем не прикрытый запах гоминидаударил ему в ноздри. Прямо перед ним из тёмной подворотни вынырнуло существо.Со спины оно выглядело как располневшая девочка-подросток. Короткое пальтишко,под ним юбка ещё короче. Толстые ляжки обтянуты блестящими чёрными колготками.На уровне подколенной впадины дырка, ровный овал белой кожи. Ноги, широкиесверху, узкие книзу, расползаются в стороны. Высокие каблуки сбиты иперекошены. Голова маленькая, в коротких крашеных чёрно-белых перьях.

Она шла и что-то бормотала. Странник, поравнявшись с ней,услышал тихую матерную брань. Она разговаривала сама с собой, матом. Онаворчала, что не осталось ни одной иглы. Надо шприцы покупать. Эта зараза моглабы бесплатно иголочки выдавать постоянной клиентуре, но нет, удавится, сволочь,не даст, таким, как она, в лом даже пернуть бесплатно, теперь вот приходитсяпилить до аптеки.