В том же номере «Моргенпост» Геббельс писал:

«Я могу констатировать, что в Берлине господствует решительный боевой дух и нет ни малейшего следа настроений в пользу капитуляции. Белые флаги не будут вывешены в столице!…»

В это время многие берлинцы тайком кроили белые флаги из простыней и нижнего белья. В большом спросе были полотенца.

Вопреки оптимизму этих казенных реляций, гитлеровская верхушка пребывала в мрачном и тоскливом беспокойстве. Сам Гитлер, по словам людей, наблюдавших его в эти последние дни, проявлял истерическую переменчивость в настроениях. От безнадежности он переходил к фантастическим упованиям на победу, с тем чтобы через минуту снова впасть в минорный тон.

В один из таких пессимистических дней, 22 апреля, он заявил в своем обычном декламационном стиле, от которого он не в силах был отказаться даже в эти предсмертные дни, что наступает гибель империи и что он сам решил пасть на пороге Имперской канцелярии. При этом присутствовали генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, генерал-полковник Альфред Йодль и рейхслейтер Мартин Борман, приближенное к Гитлеру лицо, непосредственный руководитель нацистской партии. В народе его называли «серое преосвященство». Это – коренастый брюнет с бычьей шеей, с грубым и хитрым лицом.

Кроме того, там была скромная личность – стенографист Герхарт Гезелль, молодой невзрачный человек. Он то впоследствии и рассказал об этом разговоре.

В ответ на декламацию Гитлера генерал Кейтель деликатно намекнул, что ведь это, собственно, противоречит планам самого Гитлера, которые он только вчера принял, и оглянулся на малоразговорчивого Йодля, ожидая от него поддержки. Тот неохотно промямлил, что, дескать, да, 12-я армия генерала Венка и некоторые другие части, вероятно, еще могут изменить положение под Берлином.

Но Гитлер, пристрастившись к избранной им на сегодняшний день жертвенной позе, повторил в еще более пышных выражениях, что он умрет в погибающем Берлине – и это будет высшая служба во имя чести германской нации. При этом он выразительно посмотрел на окружающих.

Иодль коротко сказал:

– Мое дело руководить войсками, а не быть убитым среди руин.

Вышел и прямым ходом направился в квартал Гатов, где на посадочной площадке стоял четырехмоторный «Кондор», готовый к отлету.

Гитлер посмотрел ему вслед, неприятно пораженный, И это Иодль! Тот самый Альфред Йодль, который обязан ему всем, которого он из майоров вытянул в генерал-полковники в награду за знаменитый донос Иодля в 1938 году на фрондировавших тогда генералов Рундштедта, Браухича, Лееба, Бока, Листа, Клейста и других, устроивших секретное совещание, куда незаметно для них прокрался и подслушал их Иодль.

– Улетайте все, – сказал Гитлер после неловкой паузы.

Лакейтель слащаво вскрикнул, подлаживаясь под возвышенный стиль разговора:

– Мой фюрер! Если мы вас покинем, мы никогда не сможем смотреть в глаза собственным женам и детям.

– Уезжайте! – повторил Гитлер. – Уезжайте скорее! Русские могут прийти сюда через неделю. Через два дня! Через десять минут! Уезжайте в Южную Германию! Создайте там правительство! Своим заместителем я назначаю Геринга!

Это не помешало Гитлеру, со свойственной ему переменчивостью, через некоторое время, как это будет видно из дальнейшего рассказа, отдать приказ об аресте Геринга.

Кейтель не заставил больше просить себя. Он вышел из убежища и, видимо решив, что с женой и детьми он как-нибудь поладит, помчался на аэродром, нещадно понукая шофера.

А вскоре выскользнул и тихий стенографист Гезелль. Зажимая под мышкой папки и бумаги, он бросился по Герман-Герингштрассе туда же, в Гатов. Когда свистели, пролетая, русские снаряды, он ложился на тротуар и пережидал. Потом опять бежал по пустынным улицам что было силы. Он знал, что больше самолетов из Гатова не будет. Задыхаясь, он прибежал на аэродром в последний момент и вскарабкался на самолет. Гигантский «Кондор», набитый приближенными Гитлера, поднялся над Берлином, скользнул над русскими позициями и вскоре благополучно снизился в Берхтесгадене. Здесь все пассажиры были арестованы американцами.

А 25 апреля Гитлер снова метнулся в безудержный оптимизм. В этот день генерал Вейдлинг явился к нему с очередным докладом.

Доклад был достаточно мрачен. Гитлер слушал молча, устремив глаза в железобетонный потолок, который действовал на него успокоительно.

Каково же было потрясение Вейдлинга, когда Гитлер принялся возражать ему! Гитлер не мог не знать, что еще вчера, 24 апреля, войска маршала Жукова овладели к западу от Берлина радиоузлом Науэн со всем его оборудованием и персоналом, врезались в самый Берлин, заняли в северной его части квартал Панков, в западной – квартал Тегель, в восточной – Силезский вокзал, а сегодня, 25 апреля, перерезали все пути из Берлина на запад, соединились северо-западнее Потсдама с частями 1-го Украинского фронта и таким образом завершили полное окружение Берлина.

Шла великая битва на всей площади Берлина, заставленной каменными джунглями. Наступление не замедлялось ни на один час. Эшелоны наступали беспрерывно и посменно: первый – днем, второй – ночью. Противник не имел возможности закрепляться на рубежах. За кажущимся хаосом уличных боев стояла стройная система наступления, тщательно продуманная и неуклонно воплощаемая нашим командованием. Войска генерала Берзарина вышли к площади Александерплац, танки генерала Богданова прорвались северо-западнее Тиргартена, дивизия генерала Чуйкова и танки генерала Катукова форсировали Ландвер-канал, войска генерала Кузнецова достигли укрепленного района рейхстага с севера. Армия генерала Перхоровича обошла Берлин с юго-запада и соединилась с частями маршала Конева. Берлин был замкнут в кольцо.

А там, на западе, фельдмаршал Монтгомери и генерал Бредли со стремительностью, которой им так недоставало раньше, пустились взапуски к Берлину. Это походило на скачки без препятствий. Был в Берлине человек, который ждал их с истерическим нетерпением, – Гитлер. Бой постепенно сгущался к центру. Здесь образовался как бы остров – Александерплац, Тиргартен, рейхстаг, – бешено защищаемый гитлеровцами. На перекрестках были вкопаны немецкие танки – как доты. Из подворотен выглядывали немецкие зенитки с необычно низким наклоном стволов, предназначенным для наземного боя. Наши железнодорожники, проникшие к Силезскому вокзалу, перешили его пути. Тут же по этой колее подкатили крепостные орудия. Эти махины открыли огонь по центру. Каждый снаряд весил полтонны. Советские воины дрались с упоением, чувствуя, что заколачивают последние гвозди в гроб гитлеровского фашизма.

Гитлер знал обстановку, но его ограниченный самовлюбленный умишко не мог оценить и истолковать ее. Самонадеянное германское командование издавна страдало раздутым самомнением. За двадцать семь лет до того, в 1918 году, старый опытный генерал Людендорф накануне краха Германии в первой мировой войне заявил, что военное положение не дает оснований для пессимизма и что невозможно сомневаться, что Германия выйдет из войны победительницей. Старое прусское чванство делало германскую военщину недальновидной.