Отряд Криссела теснила армия убийц. При этом корпусы сервороботов сохранили яркую окраску и эмблемы, соответствующие прежнему назначению, – вон помощник по хозяйству, вон садовник, вон добрый медик. У многоногой, со спинкой жука-няньки из яслей остались расцветка божьей коровки и счастливая физиономия, нарисованная спереди.

Префекты использовали оружие в полную силу, но не могли ни замедлить натиск, ни тем более отразить. У большинства роботов защитное покрытие было таким тонким, что от прямого попадания они разваливались. Но шедшие за авангардом не сплоховали – схватили обломки поверженных товарищей и превратили в щиты и дубинки. Теперь их так просто из строя не выведешь.

Криссел поначалу не заметил человеческие жертвы. Когда сервороботы набросились на облаченных в бронекостюмы префектов, люди и машины слились в одну массу. Мельтешили конечности, звенел металл, ударяясь о керамику. Лишь когда два обезглавленных тела упали между скульптурами и из разъемных колец скафандров забили кровавые фонтаны, он понял: роботы начали убивать.

– Отступаем! – приказал Криссел, силясь перекричать шум битвы – звон манипуляторов и брони, вопли паникующих префектов.

Тут Криссел почувствовал, что его самого схватила и потащила сильная металлическая рука. Как он ни упирался, роботы навалились на него. Мудреный бронекостюм они сдирали с восторженным нетерпением детей, вскрывающих сверток с подарком.

Криссел отдал роботам должное: управились они быстро.

От пузыря для допросов, в котором держали Клепсидру, камера Дрейфуса отличалась наличием гравитации, но казалась такой же гнетуще-непроницаемой. Обувь и браслет забрали. Единственной поблажкой стал ослабленный ворот, чтобы не слишком натирал небритый подбородок. В звуконепроницаемой камере не определишь ни что творится за ее стенами, ни сколько времени прошло. Перепуганный, взбудораженный, Дрейфус даже не скучал. Бешеным водоворотом кружились мысли о Клепсидре, об операции в Доме Обюссонов, о Талии. Глухой звук, с которым «Всеобщее голосование» оторвалось от стыковочной платформы, вероятно, был игрой его воображения.

Дрейфус сажал людей в камеры достаточно часто, чтобы предаваться досужим размышлениям о том, каково оказаться за запертой дверью. Сейчас он понимал, что даже примерно не представлял ни истинного чувства опустошенности, ни стыда. Дрейфус твердил себе, что не сделал ничего плохого, ничего заслуживающего малейших угрызений совести. Только сидя в камере, стыд не подавишь.

Часа через два или три – по крайней мере, так казалось Дрейфусу – в перегородке обозначилась дверь. Лилиан Бодри вошла одна, без сопровождающих, и тотчас заблокировала перегородку. Видимого оружия у нее не было.

– Не ждал гостей. Какие новости? От Талии ничего не слышно?

Вопросы Лилиан проигнорировала.

– Том, если вы виновны, скажите мне сейчас.

Бодри стояла у его нар. Подол юбки растекался вокруг ее щиколоток, словно воск с тонкого черного фитиля.

– Вы же знаете, что я невиновен.

– Гаффни твердит, что вы видели Клепсидру последним. Она намекала, что собирается сбежать?

Дрейфус потер глаза:

– Нет, она не намекала. Причин не было: я же обещал, что мы защитим ее и поможем вернуться к сочленителям.

– Но она исчезла.

– Или кто-то об этом позаботился. Вы ведь наверняка рассматривали такую версию?

– По словам Гаффни, никто не заходил в пузырь после вас – до тех пор, пока туда не заглянул Спарвер и не обнаружил, что сочленительница сбежала.

– Гаффни видел, как я вывожу Клепсидру из отсека?

– Он считает, что вы могли настроить перегородку так, чтобы пленница выскользнула в ваше отсутствие.

– Я даже не представляю, как настраивают перегородки. Допустим, Клепсидра сбежала. Почему ее никто не видел? Почему камеры внутреннего наблюдения не записали побег?

– Мы толком не знаем, на что способны сочленители, – ответила Бодри.

Дрейфус закрыл лицо руками.

– Они умнее нас, но отнюдь не волшебники. Если Клепсидра выскользнула из камеры, кто-нибудь ее увидел бы.

– Небось сбежала, дождавшись удобного момента. Вы могли подсказать ей, когда проще всего выбраться незамеченной.

Дрейфус глухо засмеялся:

– А камеры?

– Клепсидра заставила их стереть ее изображение.

– Ей пришлось бы где-то спрятаться, иначе рано или поздно нарвалась бы на людей.

– Гаффни говорит, что ее спрятали вы.

– Имя Гаффни я слышу чуть ли не ежесекундно. Вам это не кажется подозрительным?

Бодри насупилась.

– Занимаемая должность автоматически выдвигает Гаффни на передний план во всем, что касается внутренней безопасности. У вас нет доказательств того, что он совершил какое-то правонарушение.

– Даже если бы доказательства нашлись, похоже, вы не пожелали бы их принять.

– Том, я помню, что у нас были разногласия и что вы не одобряете наших действий по отношению к Джейн. Я уважаю вашу позицию, правда уважаю. Не сомневайтесь, мы старались ради «Доспехов». Когда Джейн восстановят в должности, а это непременно случится, я первая принесу ей присягу. – Бодри взглянула на Дрейфуса: – Вы мне не верите. Считаете, что Джейн мы сместили ради корысти. Или ради чего-то еще.

– Считаю, Крисселу не хватило пороху перечить вам с Гаффни.

– А мне?

– Только не говорите, что корысти тут нет и не было.

Дрейфус впервые увидел в глазах Бодри золотой огонек злобы.

– Том, поставьте себя на мое место. Я уважаю Джейн. Всегда уважала. Когда Часовщик портил нам жизнь, я помогала ей во всем. Только Джейн не следовало так долго оставаться в должности. Не верю, что скарабей не повредил ее духовно или физически.

– Многие считают, что скарабей сделал ее идеальным верховным префектом.

– В этом и суть: у нас не было шанса проверить. Криссел, я и, надо признать, Гаффни тоже… Мы отдали «Доспехам» лучшие годы, а взамен заработали только морщины и седину. В тени Джейн мы успели состариться, а ведь никто из нас не вечен!

– И Джейн не вечна. Черт подери, вы могли бы подождать своей очереди!

Бодри выдохнула, воинственного пыла поубавилось.

– Да, я хотела убрать Джейн с дороги. Но это не значит, что ей следовало оставаться у власти. И это не значит, что «Доспехи» не выиграли от наших действий.

– Вы искренне в это верите? Лилиан, посмотрите мне в глаза!

Бодри встретила его взгляд, но далеко не сразу.

– Да, – ответила она.

Дрейфус кивнул, сделав непроницаемое лицо. Пусть мучается, пусть гадает, поверил он или нет.