Неожиданно в рубке управления раздался голос Сидры:

– Ничего нового.

– Ты вернулась, – с удивлением и облегчением проговорил я.

– Осторожнее, Клавэйн; такое впечатление, что ты рад меня слышать.

– Ты в самом деле вернулась?

– Пока лишь на время, друзья мои. «Коса» пробудила мое сознание до минимального уровня по единственной причине – чтобы проанализировать чрезвычайную ситуацию, не совпадающую ни с одним из имеющихся в корабельном архиве сценариев, и дать соответствующие указания.

– И как ты ее оцениваешь, Клепсидра?

– Поток действительно отклоняется, леди Арэх. Волки выбрали другую цель.

Леди Арэх вновь просмотрела показания приборов «Косы», подстраивая пороги и фильтры.

– Теперь вижу, – сказала она. – Клепсидра права. Поток переключился на что-то другое. Глупо, что я не заметила этого раньше.

– Чего не заметила?

– Радиочастотного излучения, Клавэйн. Очень мощного и узконаправленного. Какая-то передача, стопроцентный признак человеческого разума… – Она довольно улыбнулась. – Приманка для волков. Мы ведь любим приманки для волков, Клепсидра?

– Очень даже любим, леди Арэх, – особенно когда не являемся приманкой сами.

– «Коса» ловит простую передачу. Только звук. Воспроизвести?

– Пожалуй, стоит, – ответила Сидра. – Очень даже стоит.

Послышались поющие голоса:

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Семи печатей книга Иоанна Богослова.

– Он предвидел, что могут возникнуть сложности, – сказала Сидра. – Предвидел и решил, что тебе не помешает отвлекающее средство посущественнее.

Леди Арэх показала на один из дисплеев:

– Это выбросы темнопривода, более горячие и шумные, чем наши. Легко обнаруживаются в радиусе нескольких световых минут. В этой системе есть только один корабль, способный тратить столько энергии.

– Он прилетел с границы системы, – ошеломленно проговорил я. – Вряд ли ждал, когда у нас начнутся неприятности; принял решение уже давно – возможно, сразу же, как только мы его покинули.

– Он расположился в замыкающей точке Лагранжа позади Глаза Марко, где обычно собирались корабли во время торговых остановок, – сказала леди Арэх. – Там наверняка уже наблюдается повышенная активность волков. Они растащат на части все останки кораблей, переживших первую волну истребления. Это приманка, провокация.

– Которая, судя по поведению потока, работает, – заметила Сидра.

Леди Арэх вернулась к изображениям Йеллоустона:

– Волки оставляют нас в покое. Не стану утверждать, что все составляющие потока отказались от погони, но если какие-то и остались, то лишь небольшой процент.

– Иоанн Богослов сумеет сбежать? – спросил я.

– Нет, – с усталой обреченностью ответила леди Арэх. – На это никакой надежды. Ты видел этот корабль, Клавэйн. Он в сорок раз больше «Косы», и он уже был стар и разбит, когда добрался до этой системы. Иоанну Богослову его судьба известна не хуже, чем нам.

– Он становится видимым, – сказала Сидра. – Его темноприводы разогнались, выйдя далеко за пределы безопасного режима. Сияют, как звезды.

– Он не хочет дать волкам ни малейшего повода повернуть назад, – еле слышно прошептал я. – Наверняка уверен, что нам известно о его действиях и мы извлечем из них максимум пользы. Что нам и следует делать. – Я прокричал, обращаясь к находившимся внизу Пинки и Розе-или-Нет: – Это Клавэйн. У нас появилась возможность избавиться от волков и благополучно уйти в межзвездное пространство. Но для этого придется приложить все усилия. Перегрузка возрастет, и самым слабым придется нелегко. Как только мы запустим двигатели на полную мощность, вы не сможете передвигаться или оказывать помощь раненым.

– Предполагается это как-то обсудить? – спросил Пинки.

– Нет. Я просто подумал, что вам следует подготовиться.

Он помедлил, прежде чем ответить:

– Ты говоришь совсем как старик.

Мы разогнались до четырех g. При такой перегрузке непросто было не то что двигаться, но даже разговаривать и думать. При каждом вздохе мне казалось, будто на ребра навалена груда книг. Так что нам оставалось лишь лежать и наблюдать.

Иоанн Богослов теперь стал самым ярким источником энергии во всей системе, за исключением Эпсилона Эридана. Выбросы его двигателей походили на два расположенных рядом маяка, два миниатюрных солнца, то вспыхивавших, то угасавших. Но их уже начала заслонять пепельная вуаль волчьих машин. Вокруг корабля собирался не только рой, прежде считавший добычей нас, – к нему устремилось из окрестностей Йеллоустона вдесятеро больше. Казалось, все разрушения, которым мы сегодня стали свидетелями, лишь прелюдия к величайшей из катастроф.

Я допускал, что в конечном счете жертва Иоанна Богослова никак не отразится на наших шансах. Но хотелось верить, что с расстояния в несколько световых минут – не столь уж большого расстояния – какая-то его часть следит за нашими передвижениями, ловит отголоски экзотического излучения увеличившихся выбросов нашего темнопривода или видит тепло, исходящее от более не защищенных криоарифметическими экранами частей корпуса. Его угол зрения отличается от угла, под которым ранее двигался преследовавший нас волчий поток, так что, возможно, он знает, что мы реагируем на его действия. Оставалось лишь надеяться, что другие потоки не придерживаются иного мнения на наш счет или настолько увлечены новой добычей, что попросту нас не замечают.

Это была лишь гипотеза, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но я верил, что в историю войдет еще одно благородное деяние. Что вопреки длинному списку сомнительных поступков, из которых состояла его долгая и странная жизнь, возможно, самая долгая и странная из всех жизней, Иоанн Богослов, автор книги семи печатей, получит наконец отпущение грехов, пусть даже в последние сладостные мгновения его существования в этом мире.

– Насколько я его знаю, – сказала леди Арэх, – он наверняка попытается забрать с собой как можно больше врагов.

О том, что должно случиться, мы узнали заранее, но совсем незадолго. Две летящие рядом звезды разделились – Иоанн отбросил двигатели, как старинные химические ускорители, отделявшиеся от основной части ракеты. На некотором отдалении – по словам леди Арэх, в считаных километрах – двигатели взорвались. Нам не требовалось ни увеличения, ни улучшения картинки, чтобы понять результат: если бы у «Косы» имелись настоящие иллюминаторы, мы бы увидели вспышку собственными глазами; пожалуй, пришлось бы зажмуриться, чтобы избежать временной слепоты. Взрыв был необычайно мощным: казалось, будто огонь вырвался из пространства между двигателями. Он поглотил и их, и все до единого атомы корабля, и, возможно, сколько-то волчьих элементов.

А пока этого не случилось, хор продолжал петь:

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Семи печатей книга…

Иоанна Богослова не стало.

А мы продолжали спасаться бегством.

Глава 20

Через час мы снизили ускорение с четырех g до трех, а еще через шесть договорились сбросить его до обычной силы тяжести на