Только тогда она разжала руку, и он поднес к глазам свою руку и несказанно поразился тому, что увидел: рука его, словно побывав в железных тисках, превратилась в сплошной сине-багровый синяк, кожа с костяшек пальцев была содрана. Никогда не думал он, что в Наташиной маленькой, узкой, изящной ручке с длинными пальчиками таилась такая сила. Она сама не поверила, что могла так покалечить его руку, когда совсем уж пришла в себя и он с горделивой улыбкой, чувствуя себя участником родов, показал ее жене. Она возвела очи горе, перекрестилась истово и прошептала:

— Так вот что вернуло меня обратно!

Так в час своего рождения скрепил русско-шотландский союз отца с матерью Петр Лермонтов, кое-кому было суждено стать продолжателем рода Лермонтова.[82]

К лету 1620 года образовался на Москве первый на Руси кружок любителей словесности, явление весьма удивительное и многообещающее. Близкий к государям зодчий, часовщик и водяного забора мастер Христофор Галловей, нередко беседуя со Святейшим патриархом, рассказывал ему о великих фряжских людях, о титанах Возрождения, зодчих, скульпторах, поэтах, писателях. По желанию патриарха, любившего книги, знавшего латынь и аглицкий язык, представил ему своего закадычного друга князя Ивана Дмитриевича Хворостинина, хотя и шла о князе Иване дурная слава еретика, лутора и латынца, пьяницы и охальника. Однако Галловей называл его лучшим московским пиитом. Патриарх же полагал первым пиитом — а была на Москве всего горстка людей, писавших вирши, — князя Семена Ивановича Шаховского. Затем Галловей, узнав, что Филарет пишет гишторию Смутных времен, поведал Святейшему о товарище своем поручике рейтарского полка Джордже Лермонте, также пишущем о Смуте, и патриарх захотел увидеть его и поговорить с ним на патриаршем дворе. Позвал Филарет и книгохранителя кремлевского старца Пимена, летописца и своего помощника, да двух его подручных грамотеев, игумена богоявленского Илью и Гришку, справщика печатни и великого начетчика. Хотел пригласить и Авраамия Палицына, да келарв-летописец отъехал в свой Троице-Сергиев монастырь.

Тогда впервые поведал Филарет о своем желании создать в Чудовом монастыре первое в Московском государстве греко-латинское училище, что немало напугало Пимена, Илью и Гришку. Обсуждая «Рукопись Филарета, патриарха Московского», которую Филарет писал еще в долгие годы своего плена, ибо известно, что ничто не поощряет так занятия словесностью и науками, как сидение в училище, Лермонт сподобился прочитать саму рукопись, написанную полууставом, рукою твердою и ясной. Вот как описывал Филарет избрание на царство Василия Ивановича Шуйского:

«Мая 19 дня приидоша на Крайневе место, глаголемое Лобное, весь синклит царского величества, митрополиты и архиепископы, и епископы, и архимандриты и игумены, и всяких чинов люди Московского государства, и собравшая весь народ от мала же и даже до велика и нача глаголити о том, дабы разослати грамоты во все окрестные грады Московского государствия, чтобы изо всех градов съезжались в царствующий град Москву вси народи для ради царьсково обирания и да быша избрали в соборную апостольскую церковь патриарха, кого Бог благословит. Народи же отвещаху: „Наперед же патриарха да изберетца Царь на царьство, и потом патриаршеское избрание произвольно будет им великим Государем; власти же, бояра ж и ту стоящие людие начата глаголити между собою: яко им князем Васильем Ивановичем Шуйским избави Бог люди от прелести вражия и богопроклятого оного еретика расстриги, ему же ныне подобает и царьский престол восприяти. Сия ж, слышавшие и народи вси воздвигаша гласы свои, да будет над ними надо всеми сии князь Василий Иванович, утверждают крепче совет сей и нарекоша его Государем себе Царем и Великим князем всея Руси“».

Но, написав это, Филарет поразмыслил над гласом народным, зачеркнул его и написал такие строки:

«Яко напреди да изберется самодержавный Царь, иже может наше сокрушение исцелити и раны обезати, нанесенные богопустною язвою неблагочестивого еретика и зловонного вепря, их озоба виноград Богом насажденный. И сего аще Господь Царя открыет нам, якож древле Саула Израилю, и той убо да изведет патриарха пастыря Богом снабдимой церкви. И угодно бысть сие слово и начаша голаголати: яко убо обличитель и посрамитель нечестивого богопротивника Гришки Отрепьева бысть благородный князь Василей Иванович Шуйский, иже и до смерти мало не пострада от плотоядного того медведя, и за избавление российского народа живота своего не пощаде, еще же и отрасль благородного корени царьского исчадия великих Государей российских; и сего ради, много ради мужества и благородия, да вручено ему будет царьствия Российского скипетродержание. И когда услышав сие речение в собравшемся народе, абие вси народи предстоящий ту, яко по некоему благовещению или с небесе шумящу, или от земли возглашающу, воздвигоша гласы свои великими жрелы, яко аще рещи и земли противу воглашати, бе бо собранных всех бесчисленное сочетание и место необреташись им, все ж единогласно глаголюще: „Да будет царьствуя над ними Царь и Великий князь Василий Иванович, иже избавивый нас от належащие пагубы свирепого еретика Гришки Отрепьева. И так все советом избраша на Российское самодержавство благочестивого Царя Василия“».

Лермонт словно заглянул в мозг летописца Филарета, в душу его и сердце, слово за словом следя за работой его мысли, исчерна начисто слагавшей летопись. Шел Филарет от простого к сложному, от краткости к многословию, от понятного к неудобопонятному. Вкупе с витиеватым краснословием неживой, тяжелый церковнославянский язык затемнял смысл. Веригами висели на штиле Филарета обязательные и непременные ссылки на божественный промысел и стремление всюду подчеркнуть божественность российского самодержавства. И все же не бестрепетно вчитывался он в каждое слово рукописи: ведь писана она была собственною рукою великого Государя, царева отца, первого человека России!

Чуждый лести, он откровенно сказал владыке, что прочитал сочинение его с величайшим вниманием и уважением, но желал бы яснее и ближе увидеть в нем былое, лучше узнать и понять ляхолетье, его главных действующих лиц и внутренние пружины, чаяния и поведение народа. Однако Филарет не стал ничего переписывать или дописывать перед тем, как отдать свой труд Гришке Онисимову в печатню.

В 1620 году Святейший патриарх построил на месте сожженного поляками печатного двора на Никольской новую печатню с правильней для справщиков во главе с Онисимовым и основал при ней библиотеку, велев доставлять туда отовсюду древние харатейные книги. В этой печатне он печатал только богослужебные книги.

Князья Шаховской и Хворостинин, оба Рюриковичи, дальние сродники, пошедшие от ярославских князей, были прелюбопытнейшие люди.

Князь Семен Иванович Шаховской происходил от Рюрика в семнадцатом колене. По его родослову начальником его рода был Константин Глебович, князь Ярославский, по прозвищу Шах, иже воеводствовал в Нижнем Новгороде лет сто двадцать тому назад. Князю Семену достались завидная родовитость и незавидное прозвище: Харя, с коей он и вошел в историю. Служил он с 1614 года, был воеводой Енисейским, но, будучи человеком немощным и хворым, скоро вернулся из страшной Сибири в родную Москву, где и писал духовные сочинения и появлялся при дворе, где над ним много смеялись и подтрунивали. Мало того, что был он горбатым уродцем с харей вместо лица, полуслепым и хромым, так волочился за ним хвост четверобрачия. Молодой еще сластолюбец пережил трех юных жен и в Сибири взял четвертую, хотя патриарх Филарет строго-настрого запретил четверобрачие. Так появилось прочувствованное послание к Святейшему патриарху и великому Государю Филарет Микитичу, или плач князя Семена Шаховского по пятой его жене, с коей за два года успел он прижить двоих детей. В самых трогательных выражениях умолял он вернуть ему жену и детей. Прискорбно, что послание сие забыто историками русской литературы, а ведь в нем князь, один из первых русских писателей, выступил как зачинатель совершенно нового жанра, сочетавшего художественное послание с челобитной. Обвинялся бедный князь еще и в лихоимстве и казнокрадстве в бытность свою на сибирском кормлении. Но Филарет сквозь пальцы смотрел на это столь распространенное в ту пору на Руси государственное преступление и, ценя умильные послания Рюриковича, поручил ему написать от его имени благодарственное послание персидскому шаху Аббасу, приславшему ему бесценную святыню — ризу Господню, помещенную им в ковчег под кровлей Успенского собора в Кремле. На эту тему Шаховской сочинил «Повесть преславну о принесении ризы Господней в царствующий град Москву». Писал он о пожаре московском, случившемся 3 мая 1626 года. Еще он создал «Повесть об убиении царевича Димитрия», сложил много молитв и песнопений, писал и виршами. Одно послание он направил своему сопернику на ниве изящной словесности князю Ивану Хворостинину, препиравшемуся о шестом вселенском соборе, будто оный не обретается в книге священных правил.