Он первым угадывает, что великая держава не может, не имеет права зависеть от ввоза необходимых продуктов. Всё, что возможно, в великой державе должно производиться самостоятельно, собственными руками, в собственных мастерских, чтобы не попасть в постоянное рабство нерасположению или капризу, вражде или коварству соседних, всегда, тайно или явно, недружественных держав, как Русской земле определила судьба, чтобы в любой день и час иметь под рукой все средства для надёжного, неотвратимого отпора врагу. Стало быть, Московское царство должно производить своё железо, свою медь, свой свинец. Сведений о собственных запасах металлических руд он не имеет, до рудоносного Камня его рубежам ещё далеко, свои рудознатцы ещё не успели явиться. Он давно зазывает к себе мастеров рудного дела из Германии, Италии, Франции и Голландии, но именно мастеров упорно не пропускают к нему и Польша, и Литва, и Ливония, теперь задерживает и Швеция. Его последняя надежда возлагается на англичан. Приходится прикрывать глаза и на грубости их заносчивой королевы, и на хамские замашки её наглых послов, своё самолюбие приходится укрощать, затиснув в кулак.

Он укрощает. Отчитав Дженкинсона, он возвращается к своим замыслам, давно взлелеянным, выношенным, уже было принятых англичанами, потом было заглохшим, когда ему пришлось крутыми мерами смирять спесивый норов Елизаветы, лишив её торговых людей привилегий. Возвращаются привилегии — возрождаются и его грандиозные замыслы. Он позволяет англичанам расширить и обновить производство канатов, прозябающее в довольно примитивном состоянии в Вологде, ради чего отводит им землю вокруг их вологодского торгового дома. Главное же, он позволяет английской Московской компании искать железные руды в северных волостях, расположенных в особном дворе, «а там, где они удачно найдут его, построить дома для выделки этого железа». Он обещает отвести землю под рудники и железоделательные дома и леса на пять или шесть миль вокруг каждого рудника, однако не в вечное владение, чего добиваются всюду и везде видящие колонии англичане, а лишь во временное пользование, тем накидывая узду на безмерный аппетит прирождённых захватчиков. Компания же берёт на себя обязательство вывезти из Англии мастеров не только для работы на рудниках, но и, главнейшее, «для обучения нашего народа этому искусству», величайшая мысль в русском державном строительстве за весь XVI век. Часть произведённого железа поступает в казну. Другая часть вывозится в Англию на льготных условиях, одна деньга пошлины с одного фунта железа. Однако он не позволяет иноземцам хозяйничать в его владениях, как им заблагорассудится. Англичанам строго-настрого запрещается нарушать межи отводимых земель, запрещается учреждать деревни и фермы на участках сведённого леса. Всё своё он оставляет себе, как подобает рачительному хозяину, а потому в данной им грамоте оговаривается особо, что все льготы предоставляются лишь в поощрение «великой торговле и выгоде как компании, так и России». Сделав такой широкий, поистине царский жест, предоставив щедрые, однако разумные привилегии английским купцам и промышленникам, какие только и может в своих владениях предоставить независимый государь, пекущийся о благе своего государства, он считает своим долгом посоветовать в грамоте, направленной Елизавете, быть посговорчивей, поучить её этикету, наставить в обхождении одного государя с другим, равноправным, самостоятельным, достаточно сильным, как опытный, властный мужчина наставляет неразумную женщину, которой, по его глубокому убеждению, нельзя доверять управление государством:

«А похочешь нашей к себе любви и дружбы большой, и ты б о том себе помыслила и учинила, которым делом тебе к нам любовь свою умножити. А чтоб ecu велела к нам своим людем привозити доспеху и разного оружья, и меди, и олова, и свинцу, и серы горячей на продажу...»

С тем отпускает Дженкинсона к родным берегам и продолжает трястись по летним безумным российским дорогам, хлябким мостикам и прогнившим соткам, чуть не впервые испытывая на своих боках неистощимое нерадение препрославленных воевод и наместников, и в мыслях не имеющих намерения исполнять свои прямые обязанности, однако исправно собирающих ямские деньги с землепашцев и посадских людей, может быть, впервые представив себе, после долгих бесед о торговле и производстве железа, каково этаким залихватским путём следовать груженным разнообразным товарам телегам, быстроногим гонцам или обременённым оружием ратникам. Сердце его едва ли на месте, мысленно он каждую минуту ожидает известий с южных украйн, но внешне он спокоен и деловит. Его повелением перекидывается никогда прежде не существовавший мост через Волховец, соединивший Торговую сторону Великого Новгорода с торговыми городами Московского царства, о чём извещает пристрастная, явным образом недовольная новгородская летопись:

«Мост делали через Волховцо на лодьях, пригоном со всего города и с волостей, и с монастырей и было нужно людем добро...»

По договорным грамотам с удельными князьями, владельцами вотчин, игуменами монастырей со всех этих земель на царские нужды, на строительство дорог и мостов по первому требованию царя и великого князя должны ставиться посошные люди с запасом сухарей, с лопатами и топорами для царских работ, и он в те же дни повелевает исправить весь путь от Москвы до Великого Новгорода. Тот же летописец недовольно ворчит:

«На государя по этим дорогам мосты мостили и дороги чистили...»

Ещё до прибытия царского поезда его повелением в Великом Новгороде предпринимаются большие работы:

«Со всего Великого Новгорода со всякого двора ставили по человеку к государьскому делу двор чистить и огород ровняти, ставити государевы около конюшни; да иных людей посылали на Хутоню конюшней у Спаса ставить к государьскому приезду...»

С его прибытием строительство расширяется. Призванные его повелением посадские люди разбирают избы, занятые земским судом, на том месте копают подшев, ставят палату, в которую предстоит перебраться суду. Он обращает внимание на вопиющие беспорядки, царившие в Великом Новгороде испокон веку: в отличие от стольной Москвы вольный град не имеет привычки держать привратников и следить за воротами, кто и когда захочет входит, кто и когда захочет выходит из города. Он учреждает постоянную стражу, запрещает перевозить людей в лодках по Волхову, ходить же горожане обязаны через мост, поперёк моста возводят решётку и ставят вооружённую стражу, решётку запирают с наступлением темноты, всякие сношения между земской и опричной половинами Великого Новгорода прекращаются до рассвета. С особенным тщанием он занимается торговым путём, ведущим на север. Вёрстах в десяти от Великого Новгорода, на возвышенном месте, на правом берегу Волхова, находится Хутынский монастырь, в давно прошедшие времена поставленный святым Варлаамом, чудотворным покровителем Великого Новгорода. Может быть, ему припоминается его любимый Кириллов Белозерский монастырь, под стенами которого располагается торговое и ремесленное село и в урочное время толпятся обильные ярмарки. В том же направлении, что и Хутынь, располагается дворцовая волость с центром в селе Холынь. В селе двадцать тяглых дворов и двадцать дворов рыбарей, к селу тянутся до двадцати хлебопашеских деревень. Состояние села такое же бедственное, как по всему Замосковью с его скудными, неродимыми землями, частыми неурожаями, голодом, мором. Многие тяглые люди, землепашцы и рыбари, давно разбрелись из села и из тянущихся к нему деревень кто куда, без уплаты пожилого и установленных даней и пошлин, идущих в казну. Иоанн укрепляет округу, передаёт селу ещё несколько деревень, отобранных у новгородского архиепископа. Укрупняется и сама дворцовая волость, к ней приписывается большое село Коростыня со многими тянущимися к нему деревнями. Село Холынь его повелением преобразуется в слободу, которой надлежит превратиться в новый центр торговли и ремесла. Он заботится о том, чтобы слободу как можно скорей заселили сноровистые, энергичные люди, способные вдохнуть в неё новую жизнь. С этой целью он прибегает к обычным мерам, которые предусматривает закон и которыми пользуется любой князь, боярин, игумен и дворянин: его приказчик отправляется в соседние волости, разыскивает беглецов не в срок, без отказа и без установленной явки и возвращает их на прежнее место. Однако он понимает, что мало возвратить беглецов, что в Холынь и в деревни возвращаются нищие землепашцы, рыбари и умельцы, которым не только не на что обзаводиться новым хозяйством, но и нечего есть. Всем, кого удаётся вернуть, его приказчики предоставляют льготы и ссуды. Только один из них, Туруса Линёв, выдаёт около семидесяти рублей, а делает выдачи так: