Ни в одной кабинке мужского туалета не было видно ног. Рук поспешил заняться делом, ради которого, собственно, сюда пришел, и достиг райского блаженства, читая надпись на вышитой салфетке, висевшей над писсуаром: «„Пиши пьяным, редактируй трезвым“. Эрнест Хемингуэй».

Вдруг он услышал голос, к которому прислушивался еще сегодня утром во время завтрака в ресторане: Алехандро Мартинес смеялся и шутил с кем-то. Рук застегнул молнию, однако на слив нажимать не стал; вместо этого он начал прохаживаться по туалету, чтобы разобрать, откуда раздаются голоса. Но голоса доносились не через стену. Они проникали через пол.

Осторожно приоткрыв дверь туалета, Рук осмотрел бар и увидел, что ему уже налили «Джеймсон», но никого, казалось, не интересовало, куда подевался он сам. Пятясь, Рук скрылся в коридоре, миновал офис менеджера и наткнулся на кирпичную стену. Он читал легенды, связанные с этим местом, — а какой писатель, напивавшийся здесь, их не читал? Он прижался к стене, ощупывая ее, словно медвежатник — сейф. И Рук оказался прав: один из кирпичей по цвету слегка отличался от других, края его были захватанными и серыми от грязи.

Рук было подумал позвонить Никки, но вдруг услышал чьи-то шаги. Возможно, человек шел в туалет, а может, это был менеджер. Рук зацепил кирпич большим и указательным пальцами и потянул. Стена отъехала в сторону — и за ней открылась дверь. Навстречу Руку устремилась волна прохладного воздуха, запахло плесенью и пролитым пивом. Он скользнул в проем и закрыл за собой дверь. В тусклом свете он с трудом различил какую-то деревянную лестницу. Ступая на цыпочках, он начал спускаться, держась ближе к стене, чтобы ступеньки не скрипели. Добравшись до нижней ступеньки, Рук замер и прислушался. Внезапно его ослепил свет фонаря, затем кто-то схватил его за ворот куртки и швырнул на стену.

— Заблудился, дружище? — Это был Мартинес.

Рук почувствовал запах «Хлое» — духов своей матери.

— Совершенно верно. — Рук попытался рассмеяться. — Ты тоже искал сортир?

— Какого черта ты здесь делаешь? — рявкнул какой-то человек, стоявший рядом с Мартинесом; Рук решил, что это Гусман.

Рук прищурился.

— Слушайте, может, хватит светить мне в глаза? А то я ослепну.

— Выключите фонари, — приказал третий, незнакомый голос.

Лучи фонарей опустились — Рук смог открыть глаза. Он услышал щелчок выключателя — над головой зажглись лампочки. Рук еще моргал, пытаясь привыкнуть к свету, когда перед ним появился третий человек — он вплыл в его поле зрения, словно призрак. Рук узнал его — видел в новостях и на обложках книг.

Перед ним, посреди секретного подземелья, превращенного в квартиру, окруженный старыми бочонками и коробками, стоял сам Фаустино Велес Аранго — колумбийский писатель, объявленный вне закона у себя на родине.

— Знаете, кто я такой; вижу это по выражению вашего лица, — произнес Велес Аранго.

— Простите, нет. Просто пытаюсь разобрать хоть что-нибудь вокруг себя после того, как ваши друзья любезно осмотрели мое глазное дно. — И Рук начал пятиться к лестнице. — Вижу, что помешал милой вечеринке, поэтому, с вашего позволения, исчезаю.

Гусман схватил его за плечи, швырнул на старый холодильник и быстро обыскал.

— Оружия нет, — сообщил он.

Алехандро Мартинес спросил:

— Кто вы такой и зачем пришли сюда?

— Говорить правду? Ну, хорошо, сегодня утром за завтраком моя мать передала вам десять тысяч долларов моих денег, которые лежат сейчас вон в той черной сумке и которые я хочу получить обратно.

— Алехандро, он следил за вами? — Паскуаль Гусман взволнованно начал осматривать подвал, словно подозревая, что Рук прибыл в сопровождении отряда ниндзя.

Возможно, это была грубая тактическая ошибка, но Рук заключил, что писатель здесь главный, и решил, что из него удастся кое-что выудить. Следовало рискнуть.

— Спокойно. Здесь больше никого нет, я один.

Гусман забрал бумажник Рука, открыл его и взглянул на водительские права.

— Джеймсон А. Рук.

— «А» означает «Александер», — объяснил журналист, глядя на Алехандро Мартинеса в надежде на то, что это утверждение добавит правдоподобия его истории о деньгах. — Милое имя. — Взгляд Рука упал на Фаустино Велеса Аранго, который смотрел на него пристально, нахмурив брови. Когда колумбиец приблизился, Рук, стиснув зубы, приготовился к удару.

Но колумбиец вместо этого остановился в нескольких сантиметрах от него и спросил:

— Вы Джеймсон Рук, писатель? — Рук осторожно кивнул. Неожиданно Фаустино Велес Аранго схватил его правую руку, сжал ее и в восторге затряс. — Я читал все ваши статьи. — Обернувшись к своим спутникам, он воскликнул: — Это один из самых замечательных ныне живущих журналистов! — И, обращаясь к Руку, добавил: — Какая честь для меня.

— Спасибо. То есть я рад похвале из ваших уст… особенно мне понравилось слово «живущих», потому что я намереваюсь оставаться таковым как можно дольше.

Атмосфера в комнате заметно изменилась. Велес Аранго жестом пригласил Рука сесть в удобное кресло, сам пододвинул к нему плетеный ивовый стул и устроился на нем. Остальные двое держались настороженно, но после несколько успокоились.

— Должен заметить, мистер Рук, вы проявляете незаурядную храбрость — осмеливаетесь взглянуть на события с разных точек зрения, преодолеваете всевозможные опасности и выставляете жестокую правду на суд общественности.

— Вы говорите о моей статье по поводу дня рождения Мика Джаггера, да?

Велес Аранго рассмеялся и ответил:

— Я имел в виду, скорее, ваши статьи о Чечне и аппалачских угольных шахтах; однако согласен, Мик в Портофино — это было замечательно. Прошу прощения. — Писатель взял с тумбочки флакон, стоявший рядом с пакетиком из аптеки, и вытряхнул на ладонь таблетку. Рук прочитал надпись на флакончике: «Адефовир дипивоксил» — странное лекарство, найденное в аптечке отца Графа. Итак, теперь стало ясно, для кого оно предназначалось. Граф добывал таблетки для Велеса Аранго. — Дополнительное удовольствие от пребывания в правительственной тюрьме, — произнес Аранго, завинчивая крышечку. — Сокамерник пырнул меня ножом, и я подцепил гепатит В.

— Должно быть, ужасно вести жизнь Салмана Рушди.[134]

— Я надеюсь стать таким же великим писателем, как он, и прожить такую же долгую жизнь, — ответил колумбиец.

— Но как вы здесь оказались?

Паскуаль Гусман демонстративно откашлялся:

— Фаустино, этот газетчик…

— Мистер Рук — больше чем газетчик. Он журналист. А это означает, что ему можно доверять. Могу я довериться вам, попросить не раскрывать моих секретов, если я расскажу их вам… как же это… не для печати?