— Государство у нас — не дойная коровка, денег на все хотелки у него нет. Но я подозреваю, что если Митрофану Ивановичу показать уже действующую систему, он денежек сколько-то найдет. То есть достаточно, чтобы компенсировать уже понесенные расходы. Я с Глушко по двигателям поговорю, оплатить их у нас средств все же, надеюсь, хватит… тебе сколько двигателей потребуется?

— Если с двойной тягой, то должно четырех хватить.

— Понятно. На НИР… на ОКР средства МАП изыщет, так что начинай работу над ракетой… кстати, давно хотел спросить: первая у тебя называлась УР-10, а следующая уже УР-100. Почему?

— Универсальная ракета. 10 — там единичка потому что первая, нолик — собственно ступень. А сто — две ступени, два нолика.

— Тогда приступай к разработке УР-200. Вторая ракета с двумя ступенями, я правильно понял?

— Ладно, пусть будет двести. Но раньше чем через пару лет… мы же еще и сотку не довели.

— Доведете. А Хруничеву нос утереть будет неплохо…

Изыскивать средства на «непрофильные» проекты у Шахурина теперь получалось не очень сложно: после того, как товарищи Патоличев и Пономаренко «разрешили» предприятиям ВПК использовать «внебюджетные средства предприятий» по собственному усмотрению (при безусловном выполнении государственных планов, само собой), с этим стало попроще. Сильно проще, ведь теперь министерствам даже не требовалось извещать правительство о проведении таких работ. Вообще-то соответствующее постановление было призвано стимулировать предприятия к производству всяких товаров народного потребления и продавать «сторонним покупателям» продукцию подсобных хозяйств, а на вырученные деньги расширять жилой фонд — но ведь разные бывают «подсобные хозяйства». Например в Уфе в КБ Гаврилова сугубо для нужд «средней авиации» (а на самом деле по запросу конструктора вертолетов Миля) разработали крошечный бензиновый мотор мощностью в двадцать восемь сил. Но так как выпускать на заводе нужные Милю полсотни моторов в год было откровенной глупостью, то производство быстро довели до пятидесяти тысяч в год, а те моторы, которые товарищ Миль не востребовал, отправили на новый (выстроенный в тесной кооперации с министерством Ванникова) там же в Уфе завод уже автомобильный. На котором стали изготавливать автомобили, слегка напоминающие «народный автомобиль» немцев. Очень «слегка», все же у авиаторов есть свои «стандарты красоты» и свои требования по надежности машин… Когда один из первых сразу запущенных в серийное производство автомобилей перед тем, как выставить его на только что учрежденной ВДНХ, продемонстрировали Пантелеймону Кондратьевичу, тот поначалу даже цензурных слов подобрать не смог: кузов машины был сделан из алюминия. Но когда ему сообщили о стоимости производства такого автомобиля, приличные слова у него сразу же нашлись. То есть приличные совсем не значило «одобряющие», предсовмина все же велел «не выпендриваться и сделать машину все же железной». Спустя полгода пожелание товарища Пономаренко было исполнено (а деятели автопрома на Шахурина серьезно так затаили, и их от «резких действий» предостерегло лишь сообщение о том, что вообще-то «завод работает под Ванниковым». А затаили злобу свою автопромовцы по очень простой причине: появление малолитражной «уфы» привело к мгновенному закрытию уже московского завода малолитражный автомобилей: все же товарищ Патоличев высказался в том плане, что «выпуск автомобилей, стоимость которых превышает розничную цену, иначе как акт вредительства и саботажа и расценивать нельзя».

А что случается с вредителями и саботажниками, все в руководстве разных министерств знали прекрасно, ведь Николай Семенович не то что министров каких-то, он и две трети ЦК не постеснялся отправить в места исключительно удаленные. А по слухам, отдельные из таких «нетоварищей» до не столь удаленных мест вообще не доехали…

На самом деле «недоехавших» было все же немного: генсек просто «исключил» всех соратников и попутчиков нетоварища Хрущева, но их он «исключил» окончательно и бесповоротно. По этому поводу у него были серьезные разногласия с Лаврентием Павловичем, в особенности по поводу «национальных квот» — но эти разногласия все же удалось преодолеть. А вопрос о «нецелевом использовании внебюджетных средств» их окончательно примирил: ВПК теперь превращался из «постоянного просителя» в структуру, находящуюся на полном самообеспечении — правда не в части «основного производства», а в области жилсоцбыта. Однако и это давало очень даже заметный эффект: люди трудились с полной отдачей и нужного результата достигали быстрее.

Заметно быстрее: в октябре пятьдесят седьмого заработал первый энергетический реактор ЭИ-1, обеспечивающий производство ста мегаватт электрической энергии. Величина сама по себе не самая маленькая, а если учесть, то атомная электростанция теперь полностью покрывала потребности завода по обогащению урана, это было тем более хорошо. А еще лучше было то, что еще до ее пуска рядом началось строительство двух новых реакторов…

Атомная отрасль развивалась действительно очень быстро — но еще быстрее «на базе атомной промышленности» развивалась электроэнергетика. На базе — потому что в Подольске на предприятии Средмаша инженеры изготовили котел для электростанций угольных. А целом — ничего необычного, завод ведь изначально строился как котельный. Но в частности это было очень крупным достижением: подольские инженеры даже не повторили, а превзошли инженеров зарубежных (котлы по проектам которых они делали раньше) и изготовили котел надкритический. Но и это было не самым сложным в разработке, а самым сложным (и действительно выдающимся) стало то, что котел этот был спроектирован «под уголь Экибастуза». Вроде бы это лишь название месторождения, но по сути — принципиально новая технология. Уголек-то в Экибастузе был, мягко говоря, не самого лучшего качества. А если политкорректность отбросить, то это было вообще говно, а не уголь: сорок пять процентов золы, причем довольно легкоплавкой, обычные топки котлов от этого угля зашлаковывались за пару дней работы…

Но котел — дело хорошее, однако сверхкритических турбин в стране тоже раньше не было. И не то, что изготовить, их турбинные заводы и КБ даже разработать не могли. Так что разработкой таких турбин пришлось заниматься ЦИАМу. В ЦИАМ люди работали воспитанные, поэтому им даже удавалось воздерживаться от выражения своих чувств в соответствующей случаю форме. Ну, чаще всего удавалось — а когда работа была закончена (перед самым Новым, тысяча девятьсот пятьдесят восьмым, годом) и первая сверхкритическая турбина была передана для серийного производства в Калугу, матерщина вновь покинула стены этого славного учреждения.

Полигон «Капустин Яр» был не самым хорошим местом для проведения свободного времени. Особенно зимой погода там обитателей полигона не радовала. Так что обычно там люди появлялись исключительно по долгу службы, да и то, если им отвертеться от исполнения такого долга не удавалось. Но это обычно, однако иногда люди туда приезжали по собственному