и повернулась, собираясь выйти. Гипатия грациозно уступила мне дорогу, как будто я не могла пройти сквозь нее.

– Что ж, – сказала она, – хочешь что-нибудь съесть? Выпить перед сном?

– Я просто хочу спать. И немедленно.

Она вздохнула.

– Какая трата времени. Рано или поздно тебе все равно придется отказаться от плоти. Так зачем ждать? В машинном виде ты сможешь делать все то же, что сейчас, только лучше, и к тому же…

– Хватит, – приказала я. – Я собираюсь лечь и увидеть во сне любовника. Уходи.

Изображение исчезло, и ее «В таком случае спокойной ночи!» донеслось из воздуха. На самом деле, когда я приказываю уйти, Гипатия никуда не уходит, но притворяется. И никогда не показывает, что знает, чем я занимаюсь одна в своей каюте, хотя, конечно, ей все известно.

Не совсем верно, что я собиралась увидеть во сне Билла Тарча. Может, я и вспоминала о нем, но только тогда, когда, лежа в своей огромной круглой кровати, машинально протягивала руку, чтобы коснуться того, кто рядом, а там никого не оказывалось. Мне нравится, засыпая, прижиматься к теплому мужскому телу. Но если этого нет, то никто не храпит у меня над ухом, не поворачивается и не разговаривает со мной, когда я просыпаюсь и хочу только спокойно выпить чашку кофе и съесть грейпфрут.

Это были очень утешительные мысли, но, коснувшись головой подушки, я поняла, что не могу уснуть.

Бессонница – еще одна из тех особенностей плоти, которые вызывают у Гипатии такое отвращение. Мне не обязательно страдать от нее. В шкафчике в моей ванной Гипатия держит все, что, по ее мнению, может мне понадобиться среди ночи, в том числе с полдюжины видов снотворного, но у меня появилась лучшая мысль. Я на ощупь открыла крышку приборной панели на столике у кровати – этой панелью я пользуюсь, если не хочу, чтобы Гипатия что-то делала для меня, – и вызвала обзор того, что хотела увидеть.

Я посетила свой остров.

Он называется Раивеа – ра-и-ве́-а, с ударением на третьем слоге, как произносят полинезийцы, – и это единственное место во вселенной, по которому я скучаю в отлучках. Остров не очень велик, всего несколько тысяч гектаров суши, но на нем растут пальмы и хлебные деревья и есть красивая лагуна, слишком мелкая, чтобы из глубин за рифами туда могли заплывать акулы. А теперь, поскольку я за это заплатила, на острове много красивых маленьких бунгало с красивой тростниковой крышей (хотя крыша – это имитация тростника), а также с канализацией, кондиционерами и всем остальным, что делает жизнь приятной. И еще там есть детские площадки и игровые поля, где можно играть в баскетбол, футбол и вообще во все, что может понадобиться детям, чтобы сбросить излишки звериной энергии. Внутри рифа размещена моя собственная пищевая фабрика, которая непрерывно производит самую разнообразную пищу – все, чего только может пожелать человек. И все это мое. Каждый квадратный сантиметр. Я заплатила за остров и населила его сиротами и одинокими женщинами с детьми со всего мира. И когда я бываю там, я бабушка Клара для примерно ста пятидесяти детей – от новорожденных до подростков, а когда я не там, у меня выработалась привычка ежедневно связываться с островной компьютерной системой, чтобы убедиться, что школы работают, а медицинская служба никому не дает болеть, потому что – ну ладно, черт побери! – потому что я люблю этих детей. Каждого из них. И готова поклясться, что они тоже любят меня.

Гипатия говорит, это для меня замена собственного ребенка.

Может, так и есть. Тем не менее в клинике на Раивеа хранятся замороженными несколько моих яйцеклеток. Они там уже много лет, но врачи говорят, что они жизнеспособны на сто процентов. Яйцеклетки там на случай, если я все-таки решусь на ту гадость, которую делают другие люди из плоти, и соберусь родить собственного, генетически родного ребенка.

Но пока я не встретила мужчину, которого хотела бы сделать отцом этого ребенка. Билл Тарч? Что ж, возможно. У меня была такая мысль, но я еще не вполне уверена.

«Дело в том, – подумала я, – что когда-то я встретила такого мужчину. И у нас даже могло что-то получиться, но я на несколько десятилетий застряла в этой проклятой черной дыре, а к тому времени, как меня спасли, старина Роб Броудхед связался с другой женщиной».

Нехорошо, верно?

Но какой толк расстраиваться из-за того, что нельзя поправить?

Когда на следующее утро я встала, Гипатия показала мне новые изображения планеты крабберов. Теперь изображение стало слишком велико, чтобы поместиться в моей гостиной, но я сузила его до одного определенного участка береговой линии. В центре изображения оказалось какое-то размытое пятно, которое могло быть создано людьми – я хотела сказать, разумными существами.

– Теперь разрешение полкилометра, – сообщила Гипатия. – Почти несомненно, это небольшой город.

Я осмотрела его. Да, пожалуй, город, но очень маленький.

– Больше ничего?

– Боюсь, что нет, Клара. Ганс говорит, что планета удивительно мало населена, хотя неясно почему. Ты пойдешь на «Феникс»?

Я отрицательно покачала головой.

– Пусть работают спокойно. Да и мне нужно поработать. Что для меня есть?

Гипатия подготовила много предложений по различным проектам, в которые я могла вложить деньги. В основном по коммерческим, вроде шахт гелия-3 на Луне, цепи пищевых фабрик на побережье Бенгальского залива, проекта оживления Сахары и еще нескольких десятков подобных. Они меня не особенно интересуют, но именно среди них попадаются такие, которые – сколько бы я ни тратила – делают меня все богаче и богаче.

Между тем Гипатия откашлялась, как делает, когда хочет о чем-то поговорить со мной. Я догадалась, что она хочет поговорить о моем острове, поэтому решила подыграть.

– Кстати, – сказала я, – вчера вечером, когда я легла в постель, я связалась с Раивеа.

– Правда? – спросила она, как будто сама этого не знала. – И как там дела?

Я рассказала ей, что несколько детей уже готовы покинуть остров и что есть восемнадцать детей, отобранных многочисленными агентствами, с которыми я веду дела; детей могут привезти на остров, когда я окажусь поблизости. Как обычно, Гипатия одобрительно закудахтала. Впрочем, смотрела она с легкой насмешкой. Я приняла вызов.

– Как видишь, есть кое-что такое, что мы, животные, можем сделать, а ты не можешь, – сказала я. – Мы можем иметь детей.

– Или, как в твоем случае, не иметь. Во всяком случае, пока, – сговорчиво ответила она. – Но я хотела поговорить не об этом.

– Да?

– Просто хотела сообщить, что корабль мистера Тарча причалит примерно через