Кейт решила идти пешком через Порт-Мидоу не ради физической нагрузки, а чтобы собраться с духом для задуманного. Шла она медленно, потому что день выдался чудесный, час — обеденный и было на что посмотреть. Казалось, половина населения развалилась на солнышке там, где был хоть клочок травы, поддернув, опустив или расстегнув служебную одежду тем манером, который, по мнению Кейт, не имел ничего общего с человеческим достоинством. Вторая половина упоенно выгуливала собак. В какой-то момент, не удержавшись, Кейт остановилась понаблюдать за одним из собачников, погруженным в разговор со своим псом (тот волчком вертелся вокруг норы, не отрывая от нее носа).

— Ну чего ты, чего? Мышь там, что ли? Не, не мышь… крыса? А может, и крот… ну да, точно крот! Или еще кто? Эк тебя разбирает!

Пес не обращал на хозяина никакого внимания, а хозяину, в свою очередь, было наплевать на всех, кто проходит мимо. Он даже не взглянул на Кейт. Вволю налюбовавшись, она возобновила путь теперь уже в южном направлении, по первым улицам Джерико, коричнево-красным от кирпича зданий и просторных террас с перилами чайного цвета, со всеми их готическими архитектурными излишествами и миниатюрными палисадниками, где чахли запушенные кусты и коротали время забытые детские велосипеды.

Первоначально Кейт хотела заглянуть в лавку мистера Пателя и купить там что-нибудь не потому, что в чем-то нуждалась, а просто чтобы минутку пообщаться с достойным бакалейщиком и, может быть, заметить, как при виде ее смуглое лицо его озаряется радостью. Но в самый последний момент нервы ее сдали, и она прошмыгнула мимо, на Уолтон-стрит, мимо колоннады «Кларедон пресс» до углового дома, который всегда любила, потому что на нем сохранилась древняя реклама: «Отведайте превосходный чай «Ламли»», «Лучший турецкий кофе в жестянках по четверти фунта» и прочее в том же духе. Как каждый раз, когда проходила мимо, Кейт живо вообразила себе эти жестянки с экзотической картинкой на каждой стороне: оттоманский султан, его дворец, воины и, наконец, одалиски, раскинувшиеся в гареме вокруг фонтана.

Последние двести метров она прошла совсем медленно и достигла виллы Ричмонд, когда солнце уже зашло и небо, днем голубое, приобрело серый вечерний оттенок. Усталость от долгой ходьбы помогла совладать с нервами. Уверенно поднявшись по ступенькам, Кейт позвонила.

— А, это ты, — без малейшего удивления сказал Джеймс, открывая дверь. — Рад тебя видеть. — Он отступил, пропуская ее, закрыл дверь и непринужденно поцеловал ее в щеку. — Так и думал, что ты зайдешь. — Помолчав, добавил: — Надеялся, что у нас наконец будет шанс обсудить ситуацию с Джосс и договориться. — Он смотрел ей прямо в лицо, не скрывая, что сравнивает. — Вижу, ты совсем оправилась. Это очень хорошо.

Кухня, куда Кейт последовала за Джеймсом, выглядела совершенно как прежде. На столе на газете лежали разбитая кружка и тюбик моментального клея.

— Хочу попробовать склеить, — со смешком объяснил Джеймс. — Пока была в порядке, вроде не слишком и нравилась, а теперь, когда разбита, ясно, что мне ее недостает. Это Труди постаралась, одна из подружек Джосс. Решила, дуреха, что носить вещи на голове проще простого.

— Леонард дома?

— Отдыхает. После обеда у него теперь долгий отдых… если, конечно, по телевизору нет ничего стоящего. Он будет рад с тобой повидаться. Хочешь чего-нибудь? Кофе, например?

— Да. Сейчас сварю.

— О! Как мило. Тебе и правда лучше во всех отношениях?

— Да.

Кейт наполнила чайник, включила и вернулась к столу посмотреть, как Джеймс безуспешно пытается соединить обломки кружки.

— Немного сдвинь их относительно друг друга.

— Ах ну да! Как глупо с моей стороны.

— Я была у Беатрис. Очень милое вышло чаепитие. А еще раньше она заходила проведать меня в Мэнсфилд-Хаусе.

— Вот это здорово! — просиял Джеймс.

— Я пошла к ней с намерением извиниться, но до этого так и не дошло.

— Тем лучше.

Кейт отошла, словно чтобы взглянуть, не кипит ли чайник. Было непросто находиться рядом с Джеймсом. Хотелось броситься ему на шею, но прежде, как и предлагала Беатрис, следовало спросить.

— Ну и какое у тебя о ней сложилось мнение?

— Примерно такое же, как и у тебя. Во-первых, у нее редкостный ум, а во-вторых, великая сила духа.

— В самом деле это настоящий стоик, — сказал Джеймс, ниже склоняясь над кружкой. — Повседневность может согнуть в дугу самого крепкого из нас, а Беатрис… она никогда не ноет, что бы ни случилось. Рассердиться может, но ныть — никогда!

— Не то что я?

Это вырвалось ненамеренно. Джеймс смутился.

— Нет, почему же.

— Джеймс… — начала Кейт и умолкла.

Он не поднял головы и не посмотрел на нее выжидающе, а продолжал заниматься своим делом, и это не придавало решимости. На секунду (даже на долю секунды) решимость вообще покинула Кейт, но она подавила слабость. Начав, оставалось лишь продолжать, оставалось довести до конца то, ради чего пришла, — любой ценой, даже ценой собственной гордости. Если она сейчас отступит, то никогда себе этого не простит, не сможет жить дальше с так и не заданным вопросом, с так и не решенной загадкой. Все это встанет преградой между ней и будущим. Ведь будущее есть всегда, даже если и не такое, о каком мечтал. Зная наверняка, она уже не будет оглядываться назад, не будет волочить за собой мертвый груз всех этих «что было бы, если бы».

Оставив закипевший чайник, кружки и ложку в открытой банке кофе, Кейт вернулась к столу и уселась напротив Джеймса. Он не поднял взгляда. Тогда она сделала глубокий вздох и заговорила:

— Джеймс, я пришла не просто в гости. Я пришла выяснить кое-что очень важное. Ты все еще хочешь на мне жениться?

Вопрос канул в наступившее молчание бесследно, как камень в болото. Оно было коротким, это молчание, но таким всеобъемлющим, что само по себе уже стало ответом.

— Ах, Джеймс… Джеймс…

Он наконец посмотрел на нее.

— Поздно, да? — спросила Кейт, пытаясь улыбнуться. — Я опоздала? — спросила она и умолкла в ожидании кивка.