Он летел над дорогами, где редкие движущиеся машины медленно петляли между стоявшими вдоль реки Свободы, где баржи слепо тыкались в берега; мимо городов, где монорельсовые кабины неподвижно приникли к рельсу, над некоторыми из них висели коптеры.

Когда стал увереннее управлять коптером, снизился, смотрел на площади, где бесцельно бродили и собирались члены, скользили над фабриками с остановившимися входящими и выходящими линиями, над строительными площадками, где ничто не шевелилось, кроме члена или двух, и снова над рекой; пролетел над группой членов, которые привязывали баржу к берегу, взбираясь на нее, смотрели на него вверх.

Он полетел вдоль реки к морю, удерживая коптер на небольшой высоте. Он думал о Лайлак и о Джане. Лайлак, которая в изумлении обернется от раковины (ему надо было взять это покрывало, почему он не взял?). Но живут ли они еще в той комнате? Не могла ли Лайлак, думая, что его поймали и вылечили и он никогда не вернется… выйти замуж за другого? Нет, никогда. (А почему нет? Почти девять месяцев его не было). Нет, она не сделает этого. Она…

Капли прозрачной жидкости ударили по пластиковому переду коптера и растеклись вбок. Что-то протекло наверху, подумал Чип, но затем он увидел, что небо стало серым, серым с обеих сторон, но темнее впереди, как небо на некоторых до-Объединенческих картинах. Это дождь стучит по коптеру!

Дождь! Днем! Он летел, держась за рычаг одной рукой, а пальцем другой проводил изнутри по пластику, вдоль дорожек стекающих снаружи дождевых капель.

Дождь днем! Христос и Веи, как странно! И как неудобно!

Но в этом было и что-то приятное. Что-то естественное.

Он взялся за рычаг второй рукой – «Давай не будем слишком самоуверенными, брат» – и, улыбаясь, полетел дальше.