Не спеша, четко отделяя одно слово от другого, Молчанов сказал:

— Слушай, Филимонов, ты допустил большую ошибку, захватив меня.

— Да? Ты так считаешь?

— Не я считаю, а так оно и есть. Даже если бы ты захватил меня в России, ты допустил бы большую ошибку. Но, захватив меня здесь, в Америке, ты допустил огромную ошибку.

— И в чем же она, ошибка?

— В том, что за это ты ответишь по всей строгости закона. Те, кто со мной работает, уже знают, что я захвачен, и знают, что захватить меня мог только ты.

— Голуба, те, кто с тобой работает, не найдут не только тебя, они не найдут даже твой труп.

— Находить мой труп и не нужно. Те, кто со мной работает, легко докажут, что меня захватил ты.

— Ошибаешься, голуба. Если нет трупа — нет и разговора, по любым законам, хоть по американским, хоть по каким еще. — Моня вздохнул. — Ладно, хватит балаболить. Рассказывай, как замочил Буруна.

— Я не мочил Буруна.

— Да? — Моня посмотрел на блондина: — Чукро, слышишь?

— Эту тварь нужно жестоко учить. Позволь, я ему вломлю, сразу расколется.

— Подожди, я задам пару вопросов. — Моня тяжело посмотрел на Молчанова: — Ты был в Малом Тишинском переулке, в доме восемь, в день, когда там нашли Буруна?

— Не был я ни в каком Малом Тишинском переулке и ни в каком доме восемь — ни в день, когда там нашли Буруна, ни вообще.

— Врешь, сука. — Моня кивнул: — Чукро, покажи ему фотку.

Взяв со стола фотографию, Чукро подошел к Молчанову:

— Смотри.

На фото, не очень качественном, были изображены он в обличье Кузи и Радич, выходящие из подъезда дома номер восемь по Малому Тишинскому переулку.

— Узнаешь? — спросил Чукро.

Сделав вид, что внимательно изучает фотографию, Молчанов наконец сказал:

— Не знаю ни одного из этих людей.

Моня хохотнул:

— Думаешь, мы лохи? И не волокем, что такое компьютерный анализ? Чукро, покажи ему.

Сев за компьютер, Чукро вывел на монитор две фотографии: одну с водительского удостоверения Молчанова и вторую с только что показанного ему снимка. Уравняв обе фотографии в размерах, Чукро сменил на снимке, взятом с удостоверения, светлый цвет волос на черный и поместил над верхней губой черные усы.

Было ясно, что на обеих фотографиях изображен один и тот же человек.

— Ну что? — спросил Моня. — Будешь колоться?

Что ж, подумал Молчанов, Моня решил сыграть с ним в игру — он тоже попробует сыграть с ним в игру. Но в свою.

— Мне колоться нечего. Я Буруна не трогал.

— Не трогал?

— Не трогал. Я только видел его труп.

— Ого! — Моня хлопнул Чукро по плечу. — Мужик запел. Значит, ты его не трогал, только видел его труп?

— Да.

— И где же ты видел его труп?

— В квартире номер двадцать дома номер восемь по Малому Тишинскому переулку.

— Так ты ж только что сказал, что никогда не был в Малом Тишинском переулке. И не знаешь никакого дома номер восемь.

— Я замастырился.

— Ах, ты замастырился. Значит, ты видел труп Буруна?

— Да, видел.

— Но сам ты его не трогал?

— Не трогал.

— Ну, голуба, ты даешь. Буруна ты не трогал, но его труп видел. Как такое возможно?

— Возможно. Когда я с корешем вошел в квартиру номер двадцать, мы нашли там Буруна, уже зажмуренного.

— Зажмуренного… Не просеку только, как вы смогли войти в квартиру номер двадцать. Туда ведь войти не так просто.

— Тебя что, интересует, как мы туда вошли? Или то, замочил я Буруна или нет?

Помолчав, Моня скривился:

— Ладно, вали дальше. Вы вошли туда, и что?

— Вошли и увидели в спальне зажмуренного Буруна. Который откинул богоны два-три часа назад.

— Откуда ты понял, что он откинул богоны два-три часа назад?

— Он еще не остыл.

— Я смотрю, ты специалист.

— Да, я специалист. Вот ты, Моня, ты вроде кое в чем секешь, я правильно понимаю?

Моня хохотнул:

— Ну, ну… Да, голуба, ты не ошибся, кое в чем я секу.

— Так вот скажи, мог Бурун доверять мне, да еще вместе с корешем? И подпустить к себе на выстрел?

Некоторое время Моня мрачно разглядывал его. Процедил:

— Понял, к чему ты клонишь. Это верно, Бурун тебя с дурой так близко не подпустил бы. Но вы с корешем вполне могли взять его на какой-то понт.

— На какой?

— Откуда я знаю, на какой? Тебе видней. По всему видно, ты мужик ушлый.

— Я никак не мог взять его на понт — там, на этой хазе. Взять его на понт мог только тот, кому Бурун доверял как себе. А таких людей, я знаю, было только двое.

— Да? И кто же эти двое?

— Ты и Гудок.

— Я и Гудок? — Моня вздохнул. — Может, ты хочешь сказать, Буруна замочил я? Гудка ведь к тому времени уже не было.

— Я ничего не хочу сказать. Но ясно, что Буруна замочил тот, кому он доверял.

— Ну ты заладил, козел… — Моня зевнул, прикрывая рот ладонью. — Знаешь, что-то ты мне надоел. Пацаны, врежьте-ка ему, а?

Чукро и Хан подошли к Молчанову. Переглянулись и начали бить.

Они били профессионально, в лицо и в корпус, нанося удары так, чтобы боль была ощутимей.

После первых ударов он почувствовал соленый вкус крови во рту. Затем, после еще нескольких ударов, когда, обессилев, пригнулся к коленям, увидел затуманенным взглядом кровь, густо стекающую из носа на брюки.

Все остальное он видел уже только одним глазом, потому что другой заплыл.

Ему показалось, избиение длилось не меньше получаса. Наконец, сквозь пелену, закрывшую единственный уцелевший глаз, он смог разглядеть, как Чукро и Хан, оттирая запачканные кровью кулаки, отошли к Моне.

Его всего разламывало, кровь заливала нос, в левом подреберье он ощущал острую боль. Похоже, одно или два ребра у него были сломаны.

Сквозь пелену увидел улыбающееся лицо Мони.

— Голуба, я же тебя предупреждал: колись. Будешь колоться — все будет путем. Нет — пожалеешь. — Не дождавшись ответа, добавил: — Ладно, отдохни. Мы еще вернемся к разговору. Хан, верни нашлепку на место.

Хан залепил Молчанову рот куском упаковочного скотча. Все трое скрылись где-то у него за спиной, он лишь услышал звук ключа, повернувшегося в замке.

Первое время он ощущал только боль, охватившую все тело. Одну боль, и ничего больше.