Шрифт:
Интервал:
Закладка:
София даже изумилась, когда свет вокруг начал меркнуть; близилась ночь. Она целый день провела меж двух красных деревьев, со своими родителями.
– Я не хочу уходить, – сказала она, выглядывая на залитую сумерками поляну.
– Ты можешь остаться, – сказала Минна.
– А вы-то останетесь?..
– Мы будем с тобой, сколько сможем, – тихо ответил Бронсон.
София присмотрелась… Их черты были едва различимы. Она не могла понять, в чем дело, в меркнущем свете – или они истаивали, постепенно сливаясь с рощей. Она вдруг поняла, насколько устала: глаза так и норовили закрыться.
– Как оно прекрасно – это место, вызванное вами к жизни, – сказала София родителям. – Оно все изменит. Я нигде ничего подобного не видела!
– Мы с твоим отцом вызвали к жизни кое-что еще более замечательное и прекрасное, – наклоняясь к ней, шепнула Минна.
Сама того не желая, София прикрыла глаза… Ей послышалась мелодия без слов, она казалась знакомой, но каким образом, откуда – вспомнить не удавалось. Мелодия что-то очень смутно напоминала, некую пору и чувство, забытое на многие годы… Она лишь порождала чувство беспредельной уверенности и спокойствия: здесь ее любили и знали, ее окружало тепло… все было так, как и следует быть.
Теперь до самого Нового Орлеана и Чарльстона можно встретить указатели, гласящие: «КРАСНАЯ РОЩА» – и число миль, которое необходимо пройти дорогами Нового Запада, чтобы добраться туда. Для многих эта роща – цель по-прежнему удаленная, тем не менее она в самом буквальном смысле становится ближе. Другие путешественники передают мне – да я и сама видела, – что число красных деревьев возрастает. Они распространяются в разные стороны от Черепашьей долины, и дороги служат им проводниками. В этой книге, читатель, вы найдете карту Красной рощи по состоянию на лето 1892 года.
Когда София проснулась, Минны и Бронсона рядом с ней уже не было. И от этого сперва стало очень больно, хотелось снова заснуть, отменяя бесповоротное расставание. Потом она с удивлением поняла, что чувство защищенности и любви, с которым она заснула, осталось с ней. Да, Минна и Бронсон ушли, но в сердце Софии пребывал величайший покой – самая суть рощи.
Робея, она выбралась из убежища между стволами. Снаружи, устроившись в папоротниках, спал Тео. София улыбнулась. Она не стала будить его – просто села рядом и стала ждать. Сквозь кроны деревьев сочился утренний свет. Солнце на востоке выбралось из-за холмов, лучи коснулись поляны, подарив красным стволам оранжевое свечение. Роща уже проснулась, София чувствовала ее созерцательность и уверенное стремление. Девочка сосредоточила на ней все свои чувства, благоговея и гордясь, что сумела добраться до такого дивного места.
Тео проснулся и рывком сел. Потом застонал, выпростал раненую руку из косынки, осторожно почесал плечо. Вгляделся в лицо Софии, заботливо спросил:
– С тобой все в порядке?
Она улыбнулась:
– Лучше не бывает.
– Они ушли?
София кивнула и посмотрела на два дерева:
– Да… Хотя и не совсем. Их воспоминания здесь. И останутся здесь навсегда. Во всяком случае, так я смогу проводить с ними побольше времени… – Она повернулась к Тео: – Спасибо, что дождался меня.
Тео вытащил из-под себя Дымкин пакет с едой и развернул. Сплющенный ломтик хлеба, яблоко всмятку, раскрошенные орехи.
– Я тебе деликатесы припас, – гордо объявил Тео.
– Спасибо, – рассмеялась София и взяла угощение: желудок урчал, требуя пищи. Жадно откусив, София спросила: – А где все?
– Вчера они заночевали возле реки. – Тео улыбнулся. – Мы тут не одни.
– Не одни?
– Поешь, тогда к ним и выйдем.
София нахмурилась:
– Могу и на ходу доесть!
Тео вернул руку в косынку, поднялся на ноги, подобрал посох. София, дожевывая хлеб, пошла за ним по тропе. Роскошные папоротники стояли недвижно, клевер покрывала роса. София новыми глазами смотрела на кроны и жилистые стволы, видя в них вместилища памяти множества людей, подобных своим родителям. Воистину, они создали совершенное место!
Когда наконец деревья расступились и показалась долина, София увидела на берегу потрясающий корабль. Он был выстроен в корнях живого дерева, паруса из листьев туго надувал ветер. Здесь, вдали от Нохтланда, он выглядел чужеродным: это была болдевела. Рядом с ее трапом пощипывал травку довольный жизнью Нош. Чуть поодаль гуляли голуби; кажется, они опасались более крупной птицы, сидевшей у лося на рогах. София прищурилась.
«Это точно не голубь… Да это же сокол! Сенека!..»
Поблизости, занятые негромким разговором, сидели Златопрут, Эррол, Горькослад и Дурман.
София со всех ног бросилась к друзьям:
– Златопрут! Эррол!..
Они поспешили навстречу и так крепко обняли ее вдвоем, что София не могла вздохнуть. Отстранившись, она радостно рассмеялась:
– Как здорово, что с вами все хорошо!
И лишь тогда заметила повязку у Эррола на плече.
– Теперь – да, все хорошо, – заверила Златопрут и взяла Софию за руку. – Трудностей было немало, но они в прошлом. Горькослад нам столько рассказал обо всем, что вам пришлось преодолеть!
– Ты нашла их, София? – спросил Эррол о главном.
– Да. Я сумела даже пообщаться с ними, прежде чем им пришлось уйти.
– Мы как раз говорили об этой роще и о том, как ее создали, – с восхищенным изумлением сказала Златопрут. – Хотя я и знаю, что их потери это не возместит, все равно… быть частью подобного места…
София кивнула:
– Я знаю.
К ним присоединились Дурман, Горькослад и Тео. Тео зевнул.
– Откуда берутся в роще все эти воспоминания? В деревьях, даже в папоротниках! Я до сих пор не пойму, что собой представляет эта роща…
– Это живая карта памяти, – сказала София.
– Но карт памяти и так на свете полно…
– Да. Но большинству людей трудно их читать, а иногда и попросту невозможно, – сказала Златопрут. – А эти всем и каждому открыты для постижения. Любой человек может их пережить.
– Разница примерно как между личным разговором с человеком – и чтением про него, – подхватила София. – Одно дело – черные буковки на странице, другое – когда вживую разговаривать начинаешь… Вот они перед тобой, люди, настоящие и живые! Так и с рощей, только тут речь о воспоминаниях.
– Теперь все изменится, – очень серьезно проговорила Златопрут. – Помнишь же мощь гранатовой карты, которую ты сюда привезла? Теперь так станет повсеместно и во всем. Когда прошлое столь зримо, столь живо, мы не сможем не советоваться с ним, совершая поступки. Отныне мы будем жить осознанно и прозорливо…