Только тогда Сандра заметила нож у него в груди.

11

Добравшись до Трастевере, Маркус не смог пробиться сквозь полицейский кордон.

Он остановился у края ограждения, смешавшись с зеваками и фотокорреспондентами, которые слетелись на место происшествия.

Никто точно не знал, что произошло, но слухи распространялись.

Кто-то рассказывал, что агенты недавно вывели из дома мужчину в наручниках и что полицейские из ЦОС ликовали, когда усаживали его в машину, которая отъехала на полной скорости, сопровождаемая салютом проблесковых маячков и хором сирен.

Но Маркус разглядел, как Сандра, поддерживаемая двумя парамедиками, на своих ногах прошла к машине «скорой помощи». Что-то с ней случилось, понял пенитенциарий, но она серьезно не пострадала.

Маркус вздохнул с облегчением, но оно продлилось недолго.

По лестнице спустились санитары с носилками. На носилках лежал человек с дыхательной маской на лице. Клементе. Откуда он узнал о Сандре? Маркус никогда ему о ней не говорил… Он увидел, как Клементе занесли во вторую машину «скорой помощи», которая, однако, не отъезжала.

Почему они не едут? Чего ждут?

Машина все стояла с закрытыми дверцами. Внутри происходило какое-то движение. Наконец машина тронулась с места, но с выключенной сиреной.

Маркус понял, что друг не выкарабкался.

Ему хотелось плакать, проклинать себя за то, как они расстались в последний раз. Но вместо этого, к своему великому изумлению, он стал вполголоса молиться.

Прямо здесь, посреди толпы, но никто даже не посмотрел на него. У всех были другие заботы. Впрочем, ему не привыкать.

Я невидим, напомнил он себе. Я не существую.

Чтобы преподать пятый урок, Клементе явился к нему домой далеко за полночь, без предупреждения.

– Мы должны пойти в одно место, – объявил он, ничего не объясняя.

Маркус поспешно оделся, и они вместе покинули мансарду на улице деи Серпенти. Долго блуждали пешком по опустевшему центру Рима. И наконец оказались перед входом в старинный дворец.

Клементе вынул из кармана тяжелый ключ из вороненой стали, очень старый, открыл массивную дверь и пропустил Маркуса вперед.

Помещение было просторным, там, как в церкви, царила тишина. Свечи, расставленные в ряд, показывали путь вверх по лестнице из розового мрамора.

– Пойдем, – прошептал Клементе. – Другие уже собрались.

«Другие? Кто это – другие?» – задался вопросом Маркус.

Они поднялись по величественной лестнице и попали в широкий коридор: фрески на его стенах изображали какие-то сцены, и Маркус не сразу смог распознать сюжеты. Потом догадался, что на фресках изображены самые яркие эпизоды Евангелий. Воскрешение Лазаря, брак в Кане Галилейской, крещение Иисуса…

Клементе проследил за его любопытным взглядом.

– Здесь как в Сикстинской капелле, – поспешил он с объяснением. – Там фреска Микеланджело «Страшный суд» служит для того, чтобы предостеречь и наставить кардиналов, собравшихся на конклав для выборов нового папы, указать им на сложность возложенной на них задачи. Здесь сцены из Евангелия преследуют ту же цель: напомнить тем, кто проходит по этому коридору, что миссия, назначенная им, должна быть выполнена только согласно воле Духа Святого.

– Какая миссия?

– Ты увидишь сам.

Вскоре они подошли к мраморной балюстраде с колоннами, окружавшей расположенный внизу просторный зал. Но прежде чем Маркус успел заглянуть вниз, Клементе привлек его к себе со словами:

– Мы должны оставаться в тени.

Они укрылись за колонной, и только тогда Маркус смог увидеть, что происходит внизу.

В зале было двенадцать исповедален, поставленных в круг; посередине – большой позолоченный подсвечник на пьедестале. На нем – двенадцать зажженных свечей.

Двенадцать – число апостолов, тотчас же отметил Маркус.

В скором времени в зал начали входить мужчины в темных плащах, закрывавших лица. Проходя мимо канделябра, двумя пальцами гасили свечу. И рассаживались по исповедальням.

Процедура продолжалась до тех пор, пока не осталась гореть одна свеча и не осталась пустой одна исповедальня. Никто не погасит свечу Иуды, сказал себе пенитенциарий. Никто не займет его место.

Этот единственный огонек только и горел в зале.

– Служба Сумерек, – пояснил Клементе вполголоса. – Так называется ритуал, при котором ты присутствуешь.

Когда все собрались и расселись по местам, вошел еще один участник литургии, в алом атласном плаще с капюшоном.

Он нес большую свечу, очень яркую, тут же разогнавшую тени. Поставил ее на канделябр, на самый верх. Свеча символизировала Христа. В этот момент Маркус понял, где они находятся.

В Судилище душ.

Рассказывая об Архиве грехов, который хранят пенитенциарии, Клементе объяснял, что по поводу самых тяжких – смертных – грехов необходимо созывать соответствующий судебный орган, состоящий из высших прелатов, но также и из простых священников, выбранных по жребию: вместе они решат, дать ли кающемуся отпущение грехов или отказать в нем.

Это и должно было сейчас произойти перед глазами Маркуса.

Сначала человек в красном плаще прочтет текст исповеди, потом обрушится с яростным обвинением на согрешившего, который во всех случаях остается анонимным. Прелат, на которого была возложена эта неблагодарная, но необходимая часть службы, именовался Адвокатом Дьявола.

В его задачи входило также расследовать дела о причислении людей, которые при жизни казались осененными Божественной благодатью, к лику блаженных или святых. Он прилагал все силы, чтобы доказать обратное. А в ритуале Судилища душ Адвокат Дьявола брал на себя как раз роль демона, ведь, согласно Писанию, тот явно не обрадуется, если грешнику простят его вину. Он упустит душу, предназначенную для ада.

Помимо архаических смыслов, уже стертых, или символов явно средневекового происхождения Судилище душ обладало некоей древней могучей силой, которая придавала ему сходство с орудием судьбы.

Судили не грех как таковой, но душу грешника. Казалось, в этом месте решают, достойна ли еще она принадлежать к человеческому роду.

В самом деле, после рассуждений Адвоката Дьявола начиналась дискуссия между судьями, скрытыми в исповедальнях. В конце каждый обозначал свое решение самым недвусмысленным образом. Вставал с места и, выходя из зала, либо зажигал свечу, которую погасил при входе, либо нет. Чтобы зажечь, брал палочку из чаши и подносил ее к огню, символизирующему Христа.