10. Решение Кромвеля было внезапным, и он приписал его, как всегда, божественному вдохновению. 20 января 1649 г. начался суд над королем. Обвинение гласило: «Карл Стюарт, король Англии, получив ограниченную власть, дабы править в согласии с законами и никак иначе, предательски и коварно начал войну с парламентом и, будучи зачинщиком этой войны, стал повинен во всех изменах, убийствах и грабежах, учиненных за это время». Это обвинение не имело законной силы. «Мне хотелось бы знать, по какому праву, я хочу сказать, по какому законному праву меня привели сюда? В мире много незаконных прав, от права воров до права грабителей с большой дороги. Но когда я буду знать, каково ваше законное право, я вам отвечу. Вспомните, что я ваш король, ваш законный король. Подумайте о грехах, которые отягощают ваши головы, и о суде Божием над этой страной. Подумайте об этом хорошенько, говорю я вам. Подумайте об этом, прежде чем вы перейдете от этого греха к еще большему». Нет ничего более английского, нежели это настойчивое повторение слова законный; через много лет после смерти Карла именно идея законности вернет трон его сыну. «Я никогда, — сказал он еще, — не поднимал оружие против народа, но только ради законов». Будучи приговорен к смерти, он написал принцу Уэльскому благородное письмо, в котором советовал быть скорее добрым, нежели великим, и проявлять стойкость и верность в религии. «Ибо я наблюдал, — писал он превосходным языком, — что демон бунта охотно превращается в ангела реформации». Вплоть до эшафота и за несколько минут до смерти он повторял с восхитительной ясностью политические идеи, за которые погибал: «Что касается народа, то я желаю его свободы не меньше, чем любой другой, но должен вам сказать, что эта свобода состоит в том, чтобы иметь правительство и законы, благодаря которым жизнь народа и его имущество могут быть названы принадлежащими ему. Для народа свобода состоит не в том, чтобы править самому. Это совершенно ему не принадлежит. Подданный и государь — явно разные существа». На самом деле в этом и состояла суть всего процесса. Тогда казалось, что решение не в пользу короля. В следующем веке Болингброк снова подхватит тезис Карла Стюарта.

1. Кромвель, парламентское «охвостье» и армия остались одни во главе враждебной, возмущенной Англии, которой, однако, надо было управлять. В этой приверженной законности стране больше не было никакой законной власти. Осуждая Карла I, парламент утверждал, что депутаты английской палаты общин, собранные в парламенте, избранные народом и представляющие его, есть наивысшая власть и что все сделанное ими имеет силу закона, даже без одобрения лордов и короля. Но эта фикция никого не могла обмануть. Каким образом жалкие ошметки девятилетнего парламента, избранные не народом, а солдатами, могли представлять нацию? Эти люди заседали в Вестминстере, потому что их поддерживала армия; народ же ненавидел армию, а сама армия презирала парламент. Нет ничего печальнее, чем взирать на страну, которая из страха терпит ненавистное правительство. Индепенденты Кромвеля без конца твердили, что «избраны самим Господом»; по их словам, чтобы представлять Англию, никакой другой способ избрания был для них недопустим.

Сэмюэл Купер. Портрет сэра Оливера Кромвеля. 1656

2. В марте «охвостье» упразднило палату лордов и должность короля как «бесполезные, тягостные и опасные для свободы народа». Англии предстояло стать в будущем Commonwealth, то есть республикой. Но для того, чтобы это слово имело какой-то смысл, надо было бы провести выборы, а индепенденты не могли этого позволить, потому что роялисты и пресвитериане объединились бы, чтобы их изгнать. Обреченные поддерживать военную диктатуру, совершенно противоречившую их принципам, эти республиканцы оправдывали себя, ссылаясь на Библию. Дескать, дочь фараона, найдя колыбель с Моисеем, ради воспитания ребенка велела отыскать его мать. Новая республика, прежде чем повзрослеть, должна быть воспитана теми, кто произвел ее на свет. Впрочем, они вполне были способны заставить если не любить себя, то по крайней мере повиноваться себе. Кромвель собрал Государственный совет, в котором заседали несколько сквайров, адвокатов, солдат и который эффективно распоряжался финансами, армией и флотом. Посол Мазарини, хоть и враждебно настроенный к этим цареубийцам, признавал в своих депешах их компетентность: «Они бережливы в своих личных делах и расточительны в своей преданности делам государственным, ради которых каждый из них напряженно работает, словно речь идет о его собственной выгоде». В самом Кромвеле сосуществовали (очень английская смесь) осторожный реализм и самые неистовые страсти.

3. Военная диктатура кажется возможной, только если она по меньшей мере пользуется благосклонностью армии. Однако сама армия, считавшая, что совершает демократическую революцию, вскоре стала раздражаться из-за того, что привела к власти олигархию. Ее вожаки написали республиканскую конституцию (The Agreement of the People): выборы каждые два года, почти всеобщее избирательное право, свобода совести. «Охвостье» приняло этот документ со всей учтивостью, которую было обязано проявлять к вооруженным до зубов гражданам, и совершенно пренебрегло им. Вскоре враждебность по отношению к правительству стала почти единодушной. Роялисты чувствовали себя пока бессильными, но надеялись на скорый реванш. Пресвитериане считали парламент еретическим. Стоявший во главе левеллеров вечно недовольный демагог Лилбёрн затеял войну против нового правительства. Позже, когда он умер, кто-то сочинил для него эпитафию, где говорилось, что если бы на том свете Джон встретил Лилбёрна, то обе половинки подрались бы друг с другом. Но этот несносный памфлетист нравился массам, которые называли его честным Джоном, свободным Джоном. Всякая революция выталкивает на поверхность два типа людей: естественных вожаков и естественных бунтарей. Кромвель принадлежал к первому роду, Лилбёрн — ко второму. Однако правление — это ремесло, имеющее свои непреложные требования; новые хозяева оправдывают эти требования своими оригинальными принципами, но подчиняются им, как прежним. Кромвель, как и некогда Карл I, велел арестовать Джона Лилбёрна. Тот отказался обнажить голову перед Государственным советом, «который, — по его словам, — имел не больше законной власти, чем он сам». Ни один суд присяжных не решился его осудить. Лондон теперь был так же враждебен к «охвостью», как некогда к королю. Когда правительство республики в апреле велело казнить какого-то строптивца перед собором Святого Павла, все обыватели столицы нацепили на себя зеленую ленту левеллеров.

Кабинет министров Оливера Кромвеля под председательством дьявола. Сатирическая гравюра. Около 1649

4. Кромвель терял терпение из-за этой агитации уравнительства. Он верил в необходимость аристократии, которая для него, впрочем, определялась скорее наличием веры, а не рождением. Он испытывал отвращение к любому беспорядку. «Вам нужно сломить этих людей, или они сами вас сломят», — твердил он в Государственном совете. Но его мучила совесть; во времена Пима и Хемпдена он сам верил в закон и парламент, теперь же мог навязать правление только с помощью меча и утешаться тем, что это меч Господа, но ему не всегда удавалось убедить себя в этом. Его лекарством от таких нравственных метаний всегда было действие. В битве всегда пробуждались его здравый смысл и практические достоинства. А в поводах для действия недостатка не было. Ирландию уже в течение нескольких лет держала католическая партия. Английские протестанты были там истреблены. Кромвель отправился туда во главе армии нового образца с почти королевской пышностью. Он уничтожил местные силы и отомстил за резню резней — будучи солдатом Яхве, со всей жестокостью применил метод войны, описанный в Библии. Насадив своих солдат-протестантов на землях востока Ирландии и обнаружив в себе инстинкты древнего завоевателя, он отбросил ирландцев на запад, к графству Коннахт. Тогда-то и началось долгое мученичество Ирландии, отданной чужеземным землевладельцам, которые там не проживали. Насаженные Кромвелем йомены так и не пустили корней на новых землях. Одни сдавали свои фермы в аренду ирландцам и возвращались в Англию; другие женились на ирландках и становились ирландцами. Важным последствием этой войны стало уничтожение ирландской аристократии, которую заменила теократия. И именно протестант Кромвель вверг Ирландию в католический клерикализм (1650–1652).