– Ребята, наши горят!

– Надо разъехаться, иначе иваны сожгут весь парк, – подал голос другой.

– Ищи дураков, поджаримся, как цыплята, – возразил третий.

– И это цвет нации?! – прорычал Юстин, какая-то неведомая сила выкинула его из окопа, он сжал рукоятку «вальтера», готовый расстрелять любого, кто окажется против, рявкнул во все горло. – А ну, вшивые панцерхельды[20], по машинам!

Привыкшие повиноваться силе, танкисты вылетели из окопа, понеслись белой стаей к опушке. Юстин, а за ним и Виктор, успевший притащить за ворот трикотажной рубашки тщедушного танкиста, очутились в кромешном мраке «тигра». Дрожа всем телом от возбуждения и пережитого во время спринтерского бега страха, хиляк щелкнул тумблером внутреннего освещения. Матовый плафон осветил тесное пространство, набитое приборами, рычагами управления, тягами, масло– и бензомагистралями, зеркалами наблюдения. В привычной обстановке к парню вернулось самообладание. Мартышкой он юркнул к сиденью механика-водителя, включил зажигание. От мощи запущенного двигателя завибрировала стальная громада. Упершись босой ногой в педаль, танкист отжал первую скорость, вывел машину из огня.

– Молодец, – похвалил его Юстин. – Фамилия?

– Ефрейтор Хуго Пифрадер.

– Доложу твоему командиру. А теперь дуй спасать другие машины.

Артиллерийский удар настиг Юстина и Виктора в двух шагах от общежития. Закачалась земля, горло сперло от перечной вони сгоревшего тола. С корнем валились деревья, лопались стволы, слетали крыши. Побежали к дзоту на опушке – командному пункту командира дивизии.

Из амбразуры и увидел Юстин дикую картину русского наступления, от которой на голове зашевелились волосы. Из мрака выползала лава сплошного огня. Она искрилась, грохотала и жутко выла, точно неведомое космическое чудовище. В панике хлынули из траншей гренадеры. Испуганно заухали орудия полковой и дивизионной артиллерии, но огни в увеличительных линзах прицелов двоились, троились, мешая точной наводке. Огненная лавина пучилась, растекалась вширь, рассыпалась на множество ручейков, леденяще выла. Этот звук возносился до неба, сливаясь с ревом дрогнувшей пехоты.

Побледневший от ужаса командир дивизии генерал-майор Пикерт, герой бельгийского прорыва через Маас, участник побоища под Прохоровкой, с трудом разжал сведенный судорогой рот:

– Танки вперед!

Приказ прозвучал в рациях «тигров», «пантер», «четверок» и «троек» достаточно отчетливо. Но на месте командиров, механиков, канониров в этих совершенных машинах сидели уже не те люди, освещенные ореолом дерзких рейдов по Европе и полям России в первые два года Восточной кампании, те сгорели и погибли в боях под Москвой, Сталинградом, Орлом, Харьковом. Сейчас их места занимали танкисты более слабого поколения, которое вело уже проигранную войну. В каком-то растерянном, судорожном движении колонна, перестроившись в танковый клин – «панцеркейле», вынеслась навстречу всесокрушающему валу.

Глядя на уверенные маневры тридцатьчетверок, извергающих разящий огонь, Юстин задал себе тот же мучительный вопрос, который занимал и конструктора Порше: что за люди ведут эти некомфортные, наспех сработанные машины? Деревенские парни из российских глубинок не походили на молодых германцев, с детства знакомых с техникой. В массе своей они не только не умели управлять автомобилем, тем более не имели своего собственного, но и паровоз-то увидели, когда повезли их на фронт. Они начинали с азов и быстро учились командовать машиной, стрелять и крушить. Это никак не укладывалось в голове.

В темноте хорошо было видно, кто горит. Русские танки занимались багровым огнем, немецкие вспыхивали голубым факелом, выбрасывая высокое пламя. Сейчас ярких фонтанов становилось больше и больше. До сознания даже последнего писаря дошло, что контратака в непривычном для немцев ночном бою выдыхалась. Стремясь как-то спасти положение, генерал Пикерт рванулся к командирскому танку, стоявшему у КП. «Тигр» зажег фары, взревел двигателем, тяжелые гусеницы свирепо взрыли землю и вынесли 50-тонную бронированную гору из укрытия.

– Глупая, бесцельная смерть, – покачал головой Йегер и снял фуражку, как перед покойником.

По звукам бой в городе отличается от боев в поле. Звучал он глуше, утробней. В нем было много визга от рикошетивших снарядов. Винтовочные и автоматные пули, ударившись о кирпичную кладку или мостовую, скачала тонко пели, а на излете издавали порхающий звон. Звук орудийного выстрела среди домов и грохот разрыва почти сливался, поскольку стреляли в упор, с малого расстояния до цели. Громовые раскаты в городе крутились, сшибались, как вихри.

Лавируя среди развалин, объезжая места, куда успели прорваться русские танки и штурмовые группы пехоты, Виктор Шувалов вел кугельваген на предельной скорости. Ничего не стоило попасть в воронку или разворотить мотор на внезапно возникшей преграде, но он полагался сейчас только на удачу и свое шоферское умение, рядом с ним сидел опоясанный пулеметной лептой Юстин с пулеметом, а сзади – генерал Пикерт и ефрейтор-танкист Хуго Пифрадер. В том суматошном ночном бою, когда командир дивизии с оставшимся резервом сам бросился навстречу русским танкам и был ранен, тщедушный ефрейтор совершил героический поступок. Увидев развороченный снарядом командирский танк, Пифрадер остановился рядом, перетащил бесчувственного генерала в свою машину и вывез на командный пункт. При этом осколок повредил ему руку. Полковник Йегер отправил обоих в Киев в госпиталь. Остатки дивизии русские оттеснили от Пущи-Водицы к Берковцам, затем к Святошино. Когда же они перехватили железную дорогу на Фастов, одновременно перерезали линию, ведущую на юг вдоль правого берега Днепра, Йегер сказал Юстину:

– Вам все равно нет смысла оставаться с нами до полного краха. Выполните мою последнюю просьбу. Заберите из госпиталя Пикерта, постарайтесь прорваться к Заборью, где уцелела взлетная площадка. Разрешаю воспользоваться штабным бронетранспортером с охраной.

Юстин подумал, что из полуокруженного города легче вырваться малой группой. В Киеве уже шли уличные бои. Раненых в госпитале охватила паника. Пикерта удалось разыскать с большим трудом. Лишь он не потерял присутствия духа, на костылях перебрался в подвал, хотел там дать последний бой. Ему прислуживал Пифрадер. Генерал пожелал взять с собой и везучего ефрейтора. Теперь, стеная и скрежеща зубами от тряски и боли, они сидели, тесно прижатые друг к другу, мысленно взывая Бога к милости. Так вздорно и трогательно свела их военная судьба.

С Крещатика, Арсенала, Владимирской улицы, лавры доносились сильные взрывы, перекрывавшие все звуки. Работали подрывники и факельщики. Они должны были оставить город в руинах, как и всю Украину. Сказал же Розенберг в «Мифе XX века»: «Достаточно у народа уничтожить памятники культуры, он уже во втором поколении перестанет существовать как самостоятельная нация». Эти взрывы еще более усиливали смятение оборонявшихся немцев и ярость наступавших русских. Приказы теряли силу. Немецкие канониры бросали позиции, рвалась связь, гренадеры высыпали из щелей и подвалов, бежали кто куда.