Чтобы высказаться столь веско и убедительно, надо было не только взять, но с достоинством пронести через всю войну колоссальную тяжесть ответственности за судьбу страны. Тяжесть редкую, неимоверную, но оказавшуюся по плечу Жукову.

Если Московская битва была первой стратегической операцией маршала, то Берлинская — последней. Споры вокруг роли в ней маршала, начавшись сразу же по окончании войны, не стихают до сих пор. Надо признать, что он и сам давал к этому повод.

В конце марта 1945 г. в Ставку Верховного Главнокомандования были вызваны командующие 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами маршалы Жуков и Конев. Вопрос, заданный им

Сталиным, был лаконичен: кому удастся первым взять Берлин — советским войскам или их западным союзникам? Верховный получил заверения: наши сумеют опередить. При этом Жуков заявил, что поставленную задачу готовы решить войска его фронта, поскольку они имели достаточно сил и находились от Берлина ближе всего. Об этом же заявил и Конев, понимая, что его вовсе не для проформы вызвали в Ставку.

Наши прославленные маршалы при всех их достоинствах все же не были, что называется, выкованы из стали, и их так же, как простых смертных, обуревала страсть к соперничеству. Война шла к концу, за спиной каждого из них числилось немало побед, но завершить боевой путь эффектным восклицательным знаком, взяв столицу противника, было бы верхом полководческой карьеры.

Тем более что в этом отношении пример им подал сам Сталин. Вовсе не случайно на завершающем этапе войны он отстранил своего заместителя Жукова от руководства важнейшими операциями в масштабах групп фронтов, поручив ему конкретный фронт, дабы самому обрести славу руководителя победоносных заключительных сражений Великой Отечественной. Конкурента на этом поприще он не желал. По справедливому замечанию Георгия Константиновича, «Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование».

Жукова он поставил вместо Рокоссовского, передвинув того на 2-й Белорусский фронт, заведомо освобождавшийся от непосредственного штурма Берлина. По признанию самого Жукова, с тех пор между ним и Рокоссовским уже не было прежней дружбы. Верховный сознательно стравливал полководцев. «И чем ближе был конец войны, — вспоминал позднее тот же Жуков, — тем больше Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивая их «лбами», сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе».

Начиная Берлинскую операцию, вождь явно посчитал, что конкуренция между двумя маршалами, чьи фронты отвечали за успех сражения, не будет лишней. По канонам военного искусства, ставя задачу подчиненным, воинский начальник помимо всего прочего обязан назвать соседей справа и слева, а также указать линию разграничения, чтобы каждый ясно представлял, где находится сосед, и выполнял только «свой маневр», не допускал как неприкрытых стыков, так и перемешивания боевых порядков. Поставив задачу 1-му Белорусскому фронту охватить Берлин с севера, а 1-му Украинскому — с юга, дабы замкнуть кольцо окружения западнее столицы рейха, Верховный пренебрег этим требованием. Почему, с какой целью?

В своих «Записках командующего фронтом» на этот вопрос попытался дать ответ маршал Конев: «…Утверждая состав группировок и направление ударов, Сталин стал отмечать карандашом по карте разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами. В проекте директив эта линия шла через Люббен и далее, несколько южнее Берлина. Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен, находившемся примерно в шестидесяти километрах к юго-востоку от Берлина… Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов…

Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность»[224].

Дальнейшие события лишь подтвердили обоснованность такого допущения. Берлинская операция началась 16 апреля. И, по сути, сразу же в действиях командующих — из песни, как говорится, слова не выбросишь — стали проявляться элементы соперничества. Поскольку 1-й Белорусский фронт не смог, как планировалось, уже в первый день взломать главную полосу обороны противника, замедлив движение перед Зееловскими высотами, инициатива перешла к 1-му Украинскому фронту. Противостоящая ему оборона немцев оказалась значительно слабее, поэтому наши войска здесь могли наступать быстрее. Маршал Конев уже на следующий день после начала наступления потребовал от подчиненных ему командующих 3-й и 4-й танковыми армиями генералов П.С. Рыбалко и Д.Д. Ле-люшенко не ввязываться в затяжные лобовые бои, а населенные опорные пункты решительно обходить: «Стремление только вперед. Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ великого Сталина».

К утру 19 апреля, перемолов основные силы обороняющихся на Зееловских высотах, уже и войска Жукова получили возможность стремительно рвануться к фашистской столице. Соперничество командующих перешло в новую фазу, их борьба развернулась уже не за выигранные дни, а буквально за часы. При этом факт соперничества перестал быть секретом для подчиненных.

20 апреля в 19 часов 40 минут (обратим особое внимание на время) Конев отдает следующий приказ командующим танковыми армиями Рыбалко и Лелюшенко: «Войска маршала Жукова (находятся) в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести».

В тот же день, но в 21 час 50 минут похожий приказ командующему 2-й гвардейской танковой армией генералу С.И. Богданову отдает уже Жуков: армии «поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить знамя Победы… Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе»[225].

Как не понять желания всех — от маршала до рядового солдата быстрее добить врага в его логове! Но в данном случае к вполне объяснимому желанию примешивался и нездоровый дух конкуренции, настолько сильный, что даже многоопытный Жуков позволил себе ставить подчиненным нереальные задачи. Не только танкисты Богданова, но и весь 1-й Белорусский фронт в целом встретил на ближайших подступах к Берлину столь мощное сопротивление, что о вступлении даже в пригород говорить было преждевременно. Противостояние войскам Конева было слабее, поэтому именно из штаба 1-го Украинского фронта в Москву ушла первая телеграмма о вожделенном успехе, пусть пока и частичном. 22 апреля в 22 часа Сталину было доложено, что 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко передовыми бригадами ворвалась в южную часть Берлина, ведет бои за Тельтов-канал и в центре района Ланквиц.