— Да не может такого быть, чтобы он тебя признал! — продолжая начатый еще на берегу разговор, проговорила Феофания. — Под этой жуткой маской, которую мы с тобой придумали, тебя даже родной отец и Инвар не узнали!

— Отец и Инвар не видели меня такой. А он видел и рану на щеке зашивал.

Анастасий едва не подскочил! Ну и сестрица, ну и выдумщица! Недаром в ее жилах течет кровь наследников Миноса! Но какова Войнега! Неужто и правда прозрение обрела?

Стараясь лежать неподвижно и дышать ровно, он стал еще внимательнее прислушиваться к разговору. Сейчас снова заговорила Феофания, и в ее голосе звучало искреннее участие. Похоже, тема обсуждалась ими уже не раз:

— Тогда, может быть, тебе все-таки открыться отцу?

— И покрыть его голову еще большим позором? — с болью в голосе отозвалась Войнега. — Из-за меня и так уже Инвар на смерть отправился! Нет уж, я заслуживаю того, чтобы ходить в таком обличии до конца своих дней или хотя бы до того времени, как свершится моя месть! Впрочем, …

Она помедлила немного, видимо, размышляя, говорить или не говорить. Затем решилась:

— Ожидать осталось уже недолго. Я сегодня на стоянке вашего Звездочета тоже кое-что нашла!

Она поднесла к свету руку, меж пальцев которой бежало что-то, напоминающее тонкую пряжу, тускло отливавшую серебром.

— Это прядь его волос! — с мучительной радостью проговорила Войнега. — Я узнала и запах, и цвет. На этот раз нам вряд ли кто-то сумеет помешать!

— Жить ради мести — блуждать во тьме, — вздохнула Феофания. — Ты разве не слышала, что Господь прощать велел.

— По этим заветам даже среди ваших единоверцев мало кто живет, — возразила ей Войнега. — А что до Мстиславича, то один раз я его уже простила. В Тешилове. Он ведь тогда обещал, что не тронет ни город, ни его жителей, Всеславу одну заберет!

Феофания не сумела ничего ответить. Она ненадолго замолчала, а когда заговорила, повела разговор о корьдненской княжне:

— И все-таки не понимаю, как ты могла любимой подруге желать такого зла?

— Подруге?! — голос Войнеги задрожал. — Да она у меня поперек дороги стояла задолго до того, как я начала о Ратьше грезить, а она себе Неждана безродного нашла! Ты, вот, боярыня, толкуешь тут про отца, что де он места от горя-кручины себе не находит. Вот только кручинится он не обо мне. Он и в прежние-то годы одну Всеславу любил, лишь ее горести и печали пестовал, а я для него словно бы и вовсе не существовала! Ни приласкать, ни поучить по-родительски!

— Ты говоришь почти теми же словами, что и мой двухродный брат Белен, — печально отозвалась Феофания — Помнишь, я рассказывала о нём. Всё ему казалось, что его, сироту, в дядькином доме обижают. Батюшка-то, наоборот, лишний раз не решался ему попенять, все жалел его, бестолкового. А он, не отличая добра от зла, только норов свой дурной пестовал: всем перечил, делал все наперекор, а затем и вовсе ступил на путь неправедный. Может, и ты своего отца не видишь. Мягкосердечие с равнодушием равняешь?

Войнега только вздохнула:

— Добрая ты, боярышня, и брат твой добрый. Умеете на зло отвечать добром! Может быть, вы и правы, только отцу я не откроюсь и от мести не откажусь!

Они еще немного постояли молча, потом разошлись. Феофания отправилась в каморку на корме, Войнега — на свое место рядом с Тальцом.

Анастасию окончательно расхотелось спать: какой уж тут сон! Итак, в этой истории опять оказался замешан Ратьша. Кто бы сомневался! Звездочёт еще весной искал встречи с ним. Интересно, какой диковинкой сумел подманить его дедославский княжич, сроду не державший в руках книг? Впрочем, быть может, Ратьша выступал всего лишь как посредник и проводник, надеющийся в качестве платы за свои услуги получить вожделенный секрет.

Осторожно поднявшись, чтобы не потревожить спящих, Анастасий спустился на берег. Река неспешно несла свои воды к окружённому горами и пустынями, отрезанному от океана соленому морю-озеру. Светила свершали свой извечный путь в небесах. Интересно, о чем их сегодня расспрашивал Гершом, какие тайны они ему приоткрыли?

Анастасий снял одежду и, войдя в реку чуть поглубже, нырнул и поплыл под водой, с удовольствием рассекая гибким, сильным телом прохладную, темную, благодатную массу. Вынырнув у противоположного берега, он еще несколько раз пересек поток навстречу течению, то переворачиваясь на спину, то разрезая воду плечом, когда же он повернул к берегу, оказалось, что у кромки воды его ожидает сестра.

— Как ты предполагаешь поступить с этим Гершомом? — спросила она, старательно разглядывая отражения звезд в бегущей воде.

Анастасий ответил не сразу. Он, не спеша, вытряхнул воду из ушей и волос, натянул на мокрое тело одежду, а затем опустился на все еще тёплый песок.

— Это человек великой учёности, — начал он. — Таких на всем свете не более десятка. С его смертью эти знания окажутся навсегда потеряны. Но вместе с тем, — он выразительно поглядел на сестру, — я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы отправить его к праотцам.

Ожидая возражений, он приготовился отстаивать свою точку зрения, но вместо того Феофания понимающе кивнула:

— Судя по тому, что мне о нём известно, он не делает разницы между добром и злом, значит, его знания могут быть использованы не во благо, а во вред, а, в таком случае, лучше ему либо остаться невеждой, либо умереть.

— Александр, думаю, придерживается иного мнения, — пристально глянул на неё Анастасий. — Неужели ты осмелишься пойти против него и против князя?

— Я всего лишь женщина, с меня спрос невелик, — ровным голосом проговорила сестра, — но я не хочу, — ее умные, цепкие пальцы сжали его локоть, — чтобы печать приговора, осуждающего тебя за измену, скрепили не только эмблемой двуглавого орла, но и знаменем огненного сокола.

— Нам ещё надо их догнать, — напомнил ей Анастасий. — Да и останавливать придется явно не с помощью уговоров. Вот там на месте и разберёмся, как сделать так, чтобы Звездочёт выполнил данное мне обещание. Пока же лучше придумай, как дружине про Ратьшу поведать, и передай Войнеге, что я не стану ее выдавать.

Охота на Звездочета

Начинался шестой день пути. Войдя в устье Самура, ладья шла в сторону верховий, словно путевыми знаками, ведомая стоянками и кострищами, отмеченными причудливыми рунами следов измерительных приборов. Анастасий замечал, что новгородцы предпочитали обходить эти напоминания о присутствии Звездочета стороной, а кое-кто осенял себя даже крестным знамением. Зато знакомые всем волоски сивого цвета, будучи найденными, затаптывались в землю со смачным