— Нельзя ли нашему другу сесть на тебя верхом? - нашла выход из ситуации Сэм. - Так мы смогли бы добраться быстрее.

—Да милости просим, - проявил широту души козел.- Ездите на мне. Все, что угодно, только вот должен предупредить вас: это Йотунхейм. Если мы пойдём по неправильному пути, то напоремся на великанов. И тогда нас всех изрубят в куски и пустят на жаркое.

— Мы не пойдём по неправильному пути,- пообещал я.- Правда ведь, Джек?

— О да,- прогудел он.- Скорей всего, да. Шестьдесят процентов за то, что мы выживем.

— Джек... - замедлил я ход.

—Не напрягайся. Шучу, - хохотнул он.

И мы двинулись под его командой вверх по течению, сквозь туманное утро с крутящимися снежинками и 40% шансом превратиться в жаркое для великанов.

Йотунхейм с виду походил на Вермонт, только с меньшим количеством рекламы о разнообразной продукции из кленового сиропа. Вершины темнеющих гор припорошены снегом, у подножия просто заносы, так что проходы практически заткнуты, а сосны щетинятся сосульками.

Джек висел в воздухе во главе нашего маленького отряда, указывая нам путь вдоль реки, русло которой петляло зигзагами сквозь скованные морозом каньоны. Нам приходилось карабкаться по крутым тронам вдоль подмёрзших водопадов, и от усилий меня кидало то в жар, то в дрожь, ибо испарину, выступающую на теле, немедленно остужал леденящий ветер.

Словом, весело было, аж жуть.

Мы с Сэм старались держаться поближе к Харту. Она просто для подстраховки, я же в надежде влить в неё ещё сколько-нибудь фрейского света, который во мне пока ещё оставался. Увы, он сейчас почему-то на это не реагировал, по-прежнему был очень слаб, и нам оставалось только следить, чтобы он ненароком не соскользнул с козла.

— Ты там держись,- напутствовал ею я.

Он ответил мне едва заметным жестом. Вероятно, хотел сказать: «Извини», - но не уверен, что это действительно так.

—Просто расслабься и отдыхай. - Не хотелось мне, чтобы он понапрасну расходовал силы.

Он что-то сумрачно пробурчал и, пошарив в кисете с рунными платочками, вложил мне одну из них в ладонь, одновременно тыкая себя в грудь. Мол, вот моя руна.

Я такой руны не знал:

Сэм, поглядев на неё, нахмурилась.

— Это перт.

—И что это значит?

Сэм внимательно посмотрела на Харта.

—Ты пытаешься объяснить, что случилось с тобой? Хочешь, чтобы Магнус узнал?

Хартстоун сделал глубокий вдох, будто готовясь к спринту, и отозвался жестом:

—Магнус почувствовал боль.

Я стиснул в кулаке плашечку с руной.

—Ну да. Что-то тёмное. Когда лечил тебя.

—Мне рассказать ему? - снова внимательно посмотрела Сэм на Хартстоуна.

Тот ей кивнул с трудом и, уронив голову на шею козла, закрыл глаза.

Мы прошли ещё чуть вперёд, прежде чем Сэм начала:

—Когда мы с Хартом попали в Альфхейм, он рассказал мне о своём прошлом. Всего я, конечно, не знаю, но его родители... они... - Она мучительно подбирала слова.

—Пожалуйста, продолжай,- проблеял козел.- Я обожаю печальные саги.

—Заткнись, - угрюмо бросила Сэм.

— Ладно, - согласился козел.

Я смотрел на лицо Хартстоуна. Во сне оно выглядело таким безмятежным.

—Я знаю от Блитцена, что родители Харта так и не примирились с его глухотой, - сообщил я Сэм.

— На самом деле все обстояло гораздо хуже. - сердито проговорила она. - Г адкие же они у него.

В её голосе вдруг послышались ядовитые интонации Локи, словно она была бы совсем не прочь выпустить в предков Харта по дротику из омелы.

— Брат Хартстоуна, Эндирон, умер в детстве. Хартстоун был в этом совершенно не виноват, но родители начали вымещать своё горе на нем. Он постоянно слышал от них, что лучше бы умереть ему, а не брату. Ну, конечно же, - горько усмехнулась она. - Эльф-инвалид. Кара богов.

Разочарование для родителей. Что он ни делал, все вызывало у них лишь одно раздражение.

Я стиснул в кулаке рунную плашечку.

—И боль от этого до сих пор терзает его.

Сэм положила руку на щиколотку спящего Харта.

—Он не рассказывал мне, в какой обстановке рос, но, думаю, это было худшее из всего, что мы с тобой можем себе представить.

Я посмотрел на руну. Теперь мне было понятно, почему ему так хотелось стать магом.

—И этот символ...

—Ну как бы пустая чаша, которая опрокинулась набок, - подхватила Сэм.- то ли из неё что-то вылилось и её надо снова наполнить, то ли встряхнуть ней и кинуть кости судьбы.

—Сложно все как-то,- похлопал глазами я.

Сэм сняла с брючины Харта прилипшую козью шерсть.

—По-моему, он себя с этой руной отождествляет. Вода из колодца Мимира предоставила Харту на выбор два варианта. В первом он обретал дар речи и слух, но должен был бы отправиться снова в Альфхейм и вести там обычную жизнь для эльфа, оставив мечты о магии. А во втором...

—Он познал бы магию, - уже догадался я, - но остался таким, как есть. Глухим и немым, нелюбимым семьёй. Жуткий выбор. Сволочь все-таки этот Мимир. Знать бы тогда, наступил бы ему ботинком на рожу.

Сэм покачала головой.

—Мимир в данном случае просто чётко озвучил выбор. Магия совершенно несовместима с нормальной жизнью. Способность осваивать её тайны приходит лишь к тем, кто познали огромную боль. Надо себя опрокинуть, превратиться в пустую чашу. Так пришлось поступить даже Одину. Он пожертвовал глазом, чтобы испить из колодца Мимира, но это было всего лишь началом. Охваченный жаждой познания рун, Один заставил себя провисеть в петле на ветви Мирового Дерева целых восемь дней без питья и еды.

—Как-то, по-моему, это неправильно,- стало корёжить меня от одной мысли о такой самопытке. —Но необходимо, - возразила Сэм. - А он ещё перед тем, как влезть в петлю, пронзил себе бок копьём и висел, изнывая отболи, жажды и голода, пока руны ему не открылись. Невыносимые физические страдания превратили его в пустой сосуд, свободный для тайны рун.

Я поглядел на Хартстоуна. Даже не знаю, чего мне больше хотелось. Обнять его, ободряюще хлопая по спине, или, разбудив, назвать полным психом? Он сознательно сохранял в себе боль. Да никакая магия таких жертвы не стоит.

—Но мне-то магия безо всяких там мук дастся, - начал я спорить с Сэм.- А ведь я с её помощью и лечил, и в огонь входил, и оружие у врагов из рук выбивал.