«Судя по Вашему письму, воз с моими пьесами всё на том же месте, если не считать энтузиазма, проявленного Табаковым. Дай бог, но разрешения-то у него нет. Я получил от него письмо тоже, где он сообщает мне, что репетиции идут. Еще я говорил по телефону с Ефремовым, он сказал, что во МХАТе читал пьесу на коллективе (“Охоту”) и что она принята почти единогласно (два голоса против). Говорит, что ждет меня в апреле. Не знаю. От Любимова пока ничего не слышно. Я собираюсь в Москву в конце марта — в начале апреля и, видно, в самом деле поживу апрель в Переделкине.

“Валентину” я привезу готовую, а новой работы я так и не начинал, всё обдумываю и бросаюсь от одного сюжета к другому. Это даже кризис какой-то…

Тут я встречался с одним, он видел “Трамвай желаний”[70] у Вашего папа[71], говорит, он довольно удачно проехался на этом роскошном виде транспорта. Хочется посмотреть. Пойдем с Вами в апреле — по контрамарке. Вы берите, я к ним больше не ходок, как трезво подумаешь, так выходит, что последний раз он обошелся со мной как с последним безбилетником, только что в шею не вытолкал. “Это на периферии наших интересов” — помните?..

А впрочем, жизнь идет, и, кажется, как обычно, что завтра будет много лучше, чем сегодня. А вдруг и на самом деле? Скоро увидимся и поговорим как следует…»

* * *

Ранней весной 1971 года Александр участвовал в очередном творческом семинаре, на этот раз в местечке Дубулты под Ригой. Одним из руководителей семинара был известный драматург Александр Штейн. В своей биографической книге «Второй антракт» он рассказал о том, какое впечатление произвели на него Вампилов и его пьесы. Но и страницы книги, не посвященные их знакомству, — о литературных пристрастиях Штейна, его собственных творческих воззрениях, — даже и эти страницы словно бы написаны под впечатлением от сочинений молодого сибиряка, перекликаются с его художественными поисками. Поэтому мы решаемся привести эти строки А. Штейна.

В главке «Перечитывая Леонида Андреева» он написал:

«“В Днях нашей жизни” есть и автобиография самого Леонида Андреева, его голодные студенческие годы, их мучительная поэзия… Наконец, есть, и это не наконец, а главное — неотвратимая, с выставленными напоказ кровоточащими ранами, обнаженная правда жизни, окруженная тьмой непридуманных жизненных подробностей, которые дают это ощущение правды и которые Андреев так точно ощущал сам, окунаясь в жизненную гущу на мелких и крупных судебных процессах. Из-за этой неприкрытой правды и обрушились, больше, чем на другие андреевские пьесы, гонения царской цензуры, российских градоначальников, царского офицерства».

Тут что ни слово — то о пьесах Вампилова, их правде и гонениях на него из-за этой правды.

Александр Штейн рассказывал о своем увлечении Джеком Лондоном и О. Генри. О первом он говорил:

«С той далекой поры, когда я узнал биографию Лондона и поразился ею, пленяют меня человеческие судьбы, характеры, биографии своей непохожестью, исключительностью, странностью, если хотите. Причем непохожесть, исключительность, странность — и это самое замечательное! — могут наличествовать в людях самых обыкновенных. Но это и делает обыкновенных людей необыкновенными. Это и позволяет видеть их поэтически».

Исключительность — в обыкновенных людях. Не ее ли умел увидеть Александр Вампилов, рисуя образы Сарафанова и Валентины? Не такую ли божественную исключительность хотел утвердить в наших душах драматург? Как проницательно видят в произведениях прославленных авторов эту особость героев писатели (и будем надеяться — читатели!) другого века и другого континента!

Прочтем еще о Леониде Андрееве, соотнося размышления Александра Штейна с творчеством его тезки из Сибири. По мнению автора, Андреев — «один из немногих прозаиков, разгадавших коварную природу сценического письма. Каждый персонаж, пусть не характер — роль. Каждый финал сцены — драматическая точка. Каждая реплика бьет в цель. Смешное переплетается с трагическим, почти как у Шекспира. И уж совсем как в жизни. Вот это решающее — как в жизни».

Эти слова опять же — будто о Вампилове. Или, во всяком случае, — словно мнение Вампилова.

Послушаем размышление Штейна о Достоевском. По свидетельствам многих людей, художественный опыт этого классика интересовал Александра Валентиновича всегда.

«Достоевский любил погружаться в газетные сообщения, осуждая современных писателей за их равнодушие к этим “самым действительным и самым мудрым фактам”, и с чувством заправского журналиста умел восстанавливать цельный облик текущей исторической минуты из отрывочных мелочей минувшего дня. “Получаете ли вы какие-нибудь газеты? — спрашивает он в 1867 году одну из своих корреспонденток. — Читайте, ради бога, нынче нельзя иначе, не для моды, для того, что видимая связь всех дел общих и частных становится все сильнее и явственнее…”».

С этим суждением Достоевского вполне мог согласиться Вампилов. Газетная работа, притом что она выматывает творческие силы, дурно влияет на стилистику автора, все же дает бесценное — возможность видеть жизнь в ее бесконечно разнообразных проявлениях, с ее проблемами, глубинными и подлинными, с ее сюрпризами, немыслимыми поворотами, с ее человеческими характерами, которые никогда не выдумаешь, сколь изощренной ни была бы твоя фантазия.

Вампилов умел, как пчела, собирающая мед со многих цветов, накапливать в копилке памяти жизненные истории, интересные характеры, необычные поступки. Мне уже приходилось писать об этом. Музыкант Сарафанов из «Старшего сына», например, напоминает своим обхождением с окружающими, мягкостью и деликатностью, наконец, взглядами на творчество руководителя нашего студенческого оркестра, в котором занимался и Саша.

Или еще два-три примера. В пьесе «Прощание в июне» есть симпатичный персонаж — Фролов, давно и безнадежно влюбленный в невесту, которая выходит замуж за другого. На свадьбе этот несчастный соперник жениха произносит речь, искренне поздравляя молодоженов и освобождаясь от всех надежд. На студенческой свадьбе одной из наших однокурсниц тоже был такой неудачник, и он тоже произнес речь, правда, более оптимистичную для себя: должна же невеста когда-нибудь понять, кто ей нужен! Или: в «Утиной охоте» Кушак, руководитель конторы, в которой служит Зилов, не вызывает наших симпатий. Но есть в характере Вадима Андреевича одна забавная и весьма привлекательная черточка. Он не уверен в поступках «морального плана» и спрашивает Зилова, предлагающего «сомнительный» шаг: «А это прилично?» Когда я впервые читал комедию, то сразу с улыбкой вспомнил товарища по университету. Зовут его Вадим Авдеевич. На Кушака он совершенно непохож — ни характером, ни судьбой, ничем решительно. Только маленькую черточку, о которой упоминалось выше, он не прячет в своем поведении. Человек воспитанный, интеллигентный, он часто охлаждал нас, задумавших какую-нибудь взбалмошную затею, вопросом: «А это прилично?»